— Хорошо, — говорит Димка, а у самого пятна красные по шее пошли. — Разберемся!
Назавтра ребята помогли Димке уложить в чемодан чертежи, расчеты. Талип положил в целлофановый мешочек оладьев.
— Да куда ты мне суешь?
— Когда захочешь — поешь, не к теще идешь. — И Талип застегивает Димке пуговицы на куртке.
— Да ладно тебе, ну, человек… Как маленькому…
Я не мешаю — за дело надо бороться.
История с лесом
А сейчас главное — лес. Едем мы всю ночь, только к обеду въезжаем на главный стан. Я схожу у конторы. Славка везет Галку в порт.
Остаток дня бегаю по учреждениям, прошу лес. Доказываю: план горит, бригады простаивают. В конечном счете, строим для кого? Не возражают ни золотодобытчики, ни слюдянщики. В райкоме даже похвалили:
— Молодцы, хорошо взялись. Учтем при подведении итогов.
Снова бегу в лесотранспортное предприятие. У нас с ними договор на поставку гидролеса. Все как полагается, только нет древесины. Хотя деньги они с нас берут как за выборную заготовку: полсотни за кубик. Мы согласны — берите по семьдесят, но дайте лес. Нам сочувствуют, обещают, никто не отказывает, но леса нет.
Наше руководство обещает выслать лес баржами из Ленска. А сейчас осень глубокая. Представьте, лес по Лене: рекой до Якутска — тысяча верст, от Якутска по Амуро-Якутской магистрали до Дражного, с Дражного на ЛЭП. Перегрузки, перевозки, перетряски. То, что называется «в лес дрова везти». Но не будешь ведь сидеть сложа руки, людей кормить надо.
— Поеду прямо на лесоучасток.
— Поезжайте, — говорят, — на месте виднее. Тут недалеко, от Дражного километров пятьдесят, не больше.
Славка садится на лесовоз. До поселка Артанаха асфальт, только под колесами шипит. Поселок золотоискателей виден еще с угорья на склоне горы. В распадке узорчатые следы драг.
В Артанахе дороги расходятся — одна в Якутск, другая на лесосеку. На развилке пивная-закусочная. Заходим. Старатели бьют по прилавку красненькими. Мы пуляем бекасинником-медью: две кружки пива для нас — потолок. Едем дальше. Лесовоз — старая развалина — кряхтит по колдобинам. Славка крутит баранку и говорит:
— У тебя бывает, дед, так — вдруг защемит тоска, куда и деться не знаешь. Хлеб ли ешь, работаешь ли, и даже когда спишь, во сне и то из ума не выходит, тянет к ней, и баста. Душу выворачивает. И прекрасно ведь знаешь, что нечего там делать, у нее уже давно другая семья. А вот перебороть себя… Как ты, думаешь, дед, проходит это?..
— Перегорит.
— И я так думаю, — кивает Славка. Ему хочется так думать. Он останавливает машину, достает термос с измятыми боками. Сворачивает крышку, наливает в нее кипяток, берет похожий на грязный комок ваты сахар. Пьем кипяток по очереди, жаль заварку забыли, сбили бы привкус железа.
— Цвет лица портится от заварки, — бурчит Славка.
— Пишет дружок из Заполярного? — спрашиваю.
Славка мотает головой.
— Лопнула дружба, как мыльный пузырь. Теперь отболело. Я ведь не умею в дружбу играть. Схожусь трудно, но уж если дружба — не предам. Не-е. Душу заложу за друга. Он мне вот сюда плюнул, — Славка показывает большим пальцем на грудь. — Ты знаешь, после того я как-то сразу опустел. Будто выпотрошили. Мы ведь с ним были кровные друзья. Я уж его старался оправдать в душе и так и эдак. Жинка, мол, виновата, я и раньше замечал — ревнует она его ко мне. Ну, опять же не баба! Нет, не нашел ему оправдания. Жинка — жинкой, друг — другом.
Славка крепко затянулся «беломориной» и продолжал;
— Помню, они поженились, а у меня радости полон рот. Бегаю, как чеканутый, компенсацию взял за год. Всякую муру тащу, подушки, подштанники, посуду, то, се. Комнату отдал свою. По первости не соглашались: живи, Славка, за брата. Как уживешь, комната-то: свинья ляжет, и хвост некуда откинуть. Сам понимаю, молодые. Мне что, я и в общаге перебуду. Ну, конечно, забегаю проведать. Мы ведь с ним в тундре на Диксоне где-нибудь, бывало, в зимовьюшке припухаем, слушаем, как пурга заливается, и о чем только не перетолкуем, чего не перещупаем, и в понятиях были вроде одной стороны. Но вот однажды, помню, прихватили мы с базы бочку бензина семьдесят шестой номер, его только для избранных держали. Ну, я и говорю своему дружку — заливай себе, полбочки мне оставь. Что-то замешкался, подхожу с ведерком, наклоняю бочку, а там на донышке бултыхается. Тогда я и внимания не обратил. Кручу рукоятку своей колымаги, бензин хреновый, не заводится. Из глушителя дым, будто мой агрегат углем топится. Мой дружок рожу воротит, якобы не видит. У него с полоборота — и ладно ему. Мелочь, скажешь? Тогда и я так думал. Если в мелочах человек подлец, то подлее человека и не придумаешь. А потом и другое…