Выбрать главу

Я пытаюсь перевести разговор на другое, но обиженный Андрей не унимается.

— А эта тетка больше начальник, чем ты, да?

— Больше, — говорю.

— Даже больше Семенова? — удивляется он (Семенов — начальник управления строительства ЛЭП и подстанции).

— Больше.

Я оставляю Андрея у крыльца. Стучу в дверь. Андрей приседает от ветра к стенке.

— Что стучишь, едрена вошь. Видишь, дома нет никто?

Оборачиваюсь: хозяин-румын идет из бани. Дает мне веник подержать, сам открывает халабуду.

Чай на плитке долго не закипает.

Румын режет хлеб и жалуется на плохое напряжение.

Андрей сидит на скамейке, дремлет в тепле.

— Кончай кемарить, мужик, пить чай будем, — дергаю за нос Андрея.

Хозяин ставит на стол чайник, приносит заиндевелую бруснику. Андрей вопросительно смотрит на меня — я киваю. Он берет ягоду, кладет в рот — морщится. Румын смеется, выставляет банку с сахаром.

— Пей, ешь, спи. Пождешь, когда ветер утихнет, а то занесет.

— Ребята волноваться будут, искать. Надо двигаться, — говорю я.

— Он один живет, этот дядька? — шепчет Андрей. — У него нет даже щенка? Давай отдадим ему одного, у нас же два.

— Давай.

Переночевав, мы пошли, надеясь, что ребята нас нагонят и подберут. Но дорога пустынна. Идем целый день, часто присаживаемся на пеньки, но только в сумерках, на самой макушке горы, показалась наша палатка.

К концу пути у меня заломило раненое колено. То и дело останавливаемся.

— Мы с тобой как дед Архип и Ленька.

Андрей смеется. Его смешит имя Архип.

Я рассказываю про деда Архипа и Леньку, и Андрей уже не смеется. Он жалеет и деда и Леньку, расспрашивает меня о них, переживает.

— Эта девочка боится, что ее мать будет ругать за платок, да, дед? А у лэповцев не бывает матерей? Да, дед?

Так и коротаем время в пути. Но вдруг Андрей дергает меня за руку и кричит:

— Вон, вижу, наша палатка! Вот мы и пришли. Ты че, дед, а?

Нога ноет, надо же, раненое колено заболело. У меня так иногда бывает. Ребята помогают разуться. Залезаю в мешок. Есть не хочется, знобит. К полночи стало еще хуже, не могу двинуть ногой. Бужу лежащего рядом Талипа.

— Дерни за ногу, — прошу.

Талип со сна не может ничего понять, зевает.

— Зачем дернуть?

Объясняю. Талип берет за ступню и дергает.

Я издаю такой вопль, что все вскакивают. Сам чуть не теряю сознание. Лежу в испарине. Ребята столпились и не могут понять, в чем дело. Андрейка жмется к Талипу. Судят, рядят. Мне все равно.

— Повезем на лесовозе в больницу, — решает Димка-бригадир.

— Правильно, — подтверждает Талип, — как боевой командир потащим.

Ребята уходят снаряжать лесовоз.

С рассветом все готово. На лесовоз положили четыре тринадцатиметровых свечи (и как только подняли — ведь лиственница?). Собрали матрасы, подушки, одеяла, расстелили на бревнах. Вынесли и уложили меня.

Андрей тут же:

— Закапывать повезем, да?

Представил. Веселенькое дело.

Парни уселись на лафет, укутывают, подтыкают одеяла, чтобы не поддувало. Андрей не отстает.

В поселке в больницу не принимают — не горняк.

Поехали дальше, на центральную усадьбу.

Больница как больница. Длинный барак, по обе стороны коридора палаты. Верхнюю одежду оставляют в раздевалке, а в пиджаках и шапках идут в палату. Меня несут. Андрей не отстает.

— Не дам ногу деду отрезать, кусаться буду.

— А я деду укол сделаю, — говорит врач.

— А я тебя как пну! — отвечает Андрей.

Ребята оттаскивают его, а то наговорит бог знает что.

На другой день слышу в коридоре шум. Влетает Андрей. Обнял меня, щекочет бороду:

— Ты — живой, хорошо!

Потом Андрей задумывается.

— Ты о чем, Андрей?

— Да так. Лесной я, дед, дикий, да? Талип говорит — я дикий, раз обругал врача.

Заходит врач (я уже ей рассказал про Андрея и извинился за него), Андрей заслоняет меня и сжимает острые мазутные кулачки. Нина Николаевна отступает и говорит ласково:

— Андрюша, давай знакомиться, ты ведь хороший мальчик.

— Не буду.

— Отчего же не будешь?

— Так, ты — ехидная.

Нина Николаевна рассмеялась и сразу посерьезнела.

— Отдайте мне мальчика.

— Берите, если пойдет, — и в шутку подталкиваю Андрея. Упирается.

— Ты че, дед, нас на бабу променял?

Я прижимаю пацана к себе.

Нет, не умею я разговаривать с детьми. Не могу даже Андрею объяснить, почему плачут в печи сырые дрова.