— Нашел? — спросил Аслан.
— Наткнулся я на них под утро. Случайно. Собака нашла. Метрах в двухстах от зоны. Пургу в сугробе переждать хотели. И замерзать начали. Окоченели было совсем. Идти не могли. Собака подняла. Я не дал ей с ними расправиться. А начальничку сказал, что за столовой их нашел. Всех пятерых. И никуда они линять не собирались. Ему, как я понял, все на одно лицо. Что я, что они — одинаково. Правда, сказал он мне, признайся, что вернул их в зону из побега — медаль получишь, отпуск домой. А мне вспомнилось, как грозился, как на верную смерть послал. И не сказал ему правду. Ведь он этих зэков до смерти из зоны не выпустил бы. Дорого заплатили бы они за мою награду. Да и мне б она руки жгла. Рассказать о ней своим было бы совестно. И теперь не жалею о вранье. Хоть было оно первым и последним в жизни.
— Я слышал о том случае, — улыбался Аслан. — Людей тех знаю. Двое уже на свободе… Спасибо тебе…
Бобкарь отмахнулся:
— Случайно повезло. Мог и не найти. Единственное, чему рад — не дал им замерзнуть. Ну, а потом — на сверхсрочную службу остался. Привык, вроде.
А вскоре попросил Аслана остановить машину.
— С трассой проститься хочу. Я навсегда уезжаю, — вышел из кабины.
Аслан оглянулся.
Бобкарь вышел на обочину. Стал спиной к машине. Снял фуражку перед трассой, как перед старым другом. Потом стал на колени и… поцеловал ее.
Забрызганную, грязную, холодную. За науку, мужание и зрелость, за жизнь, которую не посмела, не решилась отнять…
— Поехали, — надел он фуражку в кабине. И за весь путь до самого Магадана не обронил больше ни слова.
За окном кабины мелькали поселки. Аслан вглядывался в них, как зверь, соскучившийся по воле. Но нигде не остановил машину, не сделал попытку даже притормозить.
Когда на дорожном указателе появилась надпись «Магадан» и первые домики приветливо заглянули в кабину Аслана, бобкарь будто от сна пробудился:
— Давай напрямую. Вон там, видишь, многоэтажки. Так вот, у третьего дома затормозишь. У первого подъезда.
Аслан кивнул.
Сколько лет он не видел жилья человеческого. Казалось, прошла целая вечность. Как, оно выглядит теперь?
Обычно, как и прежде. Серые, небольшие домишки, как старушки на лавке, уселись рядком. Глаза-оконца в белых тюлевых занавесках. Заборы окрашены в теплый розовый цвет, бросающий вызов серой трассе, хмурому небу, холодной погоде.
Кое-где у домов скамейки. Белье на веревках сохнет. А неподалеку петух кричит. Кто б подумал, что это Магадан? Вон детская рубашонка сохнет. Мальчоночья. «Интересно, когда этот малец вырастет, какой станет Колыма? Будут ли ее любить дети? Может ли она стать кому-то постоянным домом?» — сомневается Аслан.
Шуршат колеса но гравию. И вдруг внимание к себе привлек дом. Плечистый, кряжистый, ставни резные. Наличники будто из кружев.
Значит, даже мастера тут имеются. Вольные. Сами приехали, обживают. Вон сколько выдумки и тепла в дом человек вложил. Под сказку сделал. Колыме назло. Будто вызов ей бросил. А может, полюбил?..
Но вот и многоэтажки. Обычные пятиэтажные дома. Всего четыре их. Внутренние дворы деревьями засажены. Снаружи — все на одно лицо.
И верно, заблудиться невозможно. В первом доме — гастроном внизу. Во втором — школа. Внизу спортзал. Даже с улицы видно. Третий — внизу почта. Остальные этажи — под жилье заняты.
— Тормози, — напомнил Аслану пассажир и торопливо выскочил из кабины. Ухватив рюкзак и чемоданы, попросил коротко: — Подожди немного.
Он шел к подъезду, обходя лужи.
Аслан только теперь заметил, как несоразмерно длинны ноги человека. Вспомнил, как много доброго слышал он о нем от зэков.
«Да, Илья Иванович, дал трещину твой антропологический вывод. Это точно. А может, этот парень стал исключением из правила? Только жаль, что маловато таких бобкарей, как этот», — вздохнул шофер. И, едва решил закурить, услышал над ухом:
— Пошли в дом. Тебя приглашают.
— Не хочу, — наотрез отказался водитель.
Но бобкарь вдруг стал жестким:
— Поесть надо. В столовую тебя вести некому. Обратно лишь к вечеру доберешься. Не кривляйся. Не съедят тебя там. Иди со мной.
— Потерплю до зоны.
— Не дури. И не унижай человека, которого не знаешь, кто тебя на хлеб зовет. Отказом обидишь. А это — Север. Свои обычаи. Их нельзя нарушать.
Аслан неохотно поднялся по лестничному маршу наверх. Вошел в приоткрытую дверь.
— Можно? — спросил у порога.
— Входите! — вышел навстречу моложавый, седой человек. И, протянув небольшую, сухую ладонь, пожал руку Аслану.
«Вот это рученьки у мужика, как клещи. Такими не здороваться, а головы живьем выдирать из самой задницы. Недаром его, гада, начальником зоны поставили», — разминал Аслан руку в кармане.