С той поры она не знала мужчин.
— Чего пригорюнилась, Варя? Иль что-то свое вспомнилось? Не печалься! Твоя весна еще не пришла. Ты ее не упусти. Это нам с Игорем уже ждать нечего. Отпели наши соловьи. А весны, поседев заранее, в зимы обратились. А у тебя тут столько соколов под окнами каждый день мотаются, что скучать грешно,— сказал Евменович.
— Женщина хоть в Москве иль на Колыме всегда останется женщиной. Ей все по хрену, коль имеет такую милую мордашку и улыбку. Что же касается пережитого, о нем, как о прошедшей зиме, пореже вспоминай. Все мы жизнью битые. Синяков и болячек столько, что лучше о них помолчать. Нет такого ребенка, чтоб не смеялся, нет старика, чтобы не плакал. Жизнь каждого своим кнутом гладит. Хорошо, если только по заднице достает. Другое береги от ударов, проходит долго и сильнее болит. Пока заживет, оглянешься, а уже жизни нет,— сказал Игорь.
— Игорь, а где твоя семья?
— Ушли от меня, бросили.
— А почему другую не заведешь?
— Одинокому, вернее холостому, даже лучше живется.
— Во-во! Мой братан едва женился, месяца не прошло, а его цап за задницу и следом за отцом на Колыму отправили. Я неделю назад узнал.
— А за что его взяли?
— Разве у нас говорят? Затолкали в «воронок» и без объяснений! — нахмурился Евменович.
— Просто так не берут. Была причина,— нахмурился Бондарев и сказал:
— Знаю я от своих ребят, что твоего брата взяли. И не случайно. На демонстрации не ходил. Сколько ему говорили, а он, как глухой. Вот и загремел на пятак как неблагонадежный, несознательный. Он и в армии от политзанятий отлынивал. А ведь в погранвойсках служил.
— Ну и что с того? — огрызнулся Иванов.
— Пойми, это Варе или мне безразлично. А тебе все знать надо о брате. Ведь он не посторонний человек. Близкая родня. Вот так нашкодит, а тебя за жопу прихватят и тоже куда-нибудь упекут. Почему дома, в своей семье не досмотрел?
— Он уже женатым был, свою семью имел. А что? И его нет в живых? — вдруг что-то дошло до Сашки. Глаза человека округлились, лицо побледнело.
— На тракторе работал. Дорогу делал. Да не удержался. Юзом с горы унесло,— буркнул Игорь невнятно.
— Ты у меня уже сколько работаешь? Какой юзом, откуда знаешь? Скажи правду хоть раз,— возмутился Евменович.
— От своих знаю. Они теперь повсюду работают. А связь держим. Так, на всякий поганый случай. Так вот знай. Бузу подняли мужики. Уж что не пофартило им, не врубился. Но на своих поперли стенкой. Говорят, что за какого-то мудака взъелись, потребовали выпустить из ШИЗО. Наши не в какую. Начался базар, потом потасовка, пошли в ход кулаки. Ну, от разборки до оружия один шаг. Конечно, не только в заводил стреляли. Кто-то может случайно, под шальную пулю попал. Ведь требовали заводягу на волю. Грозили всем глотки порвать. Наши тоже озверели. И так со всех сторон неслось всякое, а тут еще своя толпа. Кто прав, кто виноват теперь попробуй, разберись. Зэков спецотряд успокаивал, своих не хватило. Только сотрудников восемь человек уложили финачами. Самих почти два десятка потеряли. Кто больший дурак, долго разбирались. Но... Из тех ребят, из наших, никого на зоне не осталось. Всех раскидали кого куда, по разным местам. На Колыме никого не оставили. Вот тебе разборка. Не могли договориться тихо.
Иванов сидел, обхватив руками голову, закрыв лицо. И только плечи дрожали мелко-мелко.
Выходит, он мертвого считал живым и совсем недавно отправил ему письмо. Оказалось, оно опередило события и стало ненужным никому...
— Скажи, а кто тебе про брата сказал? — спросил Иванов Бондарева, все еще рассчитывая на ошибку в информации.
— Ребята позвонили. Свои. Они не ошибаются, будь уверен. Перед самым отъездом сообщили. Я знал, потому ехать не хотел, все оттягивал, но когда-нибудь все равно узнал бы правду,— добавил мрачно.
— Саш, вы сейчас на могилы пойдете? К своим? Возьми свечки и конфеты на помин, так положено,— предложила Варя.
— Нынче вы не уедете. Так я ключи с собой не возьму. Положу под половик, что под порогом лежит, быстро найдете. Да голодными не сидите. Знаете, где что найти. Ешьте, да ложитесь отдохнуть, пока койка свободна. И помните, меньше переживайте. Сколько не тужи, мертвых не поднять, а и себя не стоит гробить, жизнь и без того короткая штука,— собиралась на работу.
Вскоре в доме опустело. Султан бежал за хозяйкой, не оглядываясь, на погост. Там были чужие люди. Они его не интересовали.
Варя лишь в конце дня вспомнила, что у нее в доме ночуют двое чужих мужиков. Купила для них в запас пару буханок хлеба, сунула их в сумку и заспешила домой, кликнув Султана. Тот мигом выскочил из-под порога, взял из рук Вари еще теплый кусок хлеба. Ел на ходу, торопливо. Легко ли целый день ждать... К себе домой баба спешила. Все ж чужие люди в избе, было как-то неловко, непривычно. А тут, будто кто подслушал. Машина нагнала, затормозила возле самой бабы и шофер предложил: