— А может она другого нашла? — предположил Иванов.
— Не исключено. Я и этот вариант обдумывал. Ведь за все четыре года она не подала на алименты, не запросила помощи и тщательно скрывала адрес. Я, в конце концов, все понял и перестал его искать. Сам себе задал вопрос: «Зачем?» И вскоре успокоился.
— Ну, а как без баб обходишься?
— Почему? Иногда и мне обламывается. Пусть редко, не с тою, с какою хотелось бы, но совсем на мели не сижу. Знаешь, как-то привезли ко мне свору шпаны. У всех сроки громадные. Я и спросил:
— За что влип?
— А мне длинный малец ответил:
— За песню посадили.
— За какую? — не поверил ему, а он спел:
Девок нету и не надо!
Мы без девок можем жить.
Черножопая горилла
Тоже может полюбить...
— Теперь это ко мне самому вполне относится.
За перегородкой кухни громко хохотала Варя. Ей понравилась частушка.
— И что ты сделал с тем пацаном?
— Пинком под жопу и выгнал с зоны. Я в его годы и похлеще знал и пел. Так что с того? Меня за это расстрелять надо было?
— А как от своих отбоярился?
— Сказал, что «деревню» бывший староста оговорил. К тому же подобное случалось. Мне поверили. И времена уже были скользкие. Никто не поверил бы, что этот малец всерьез крутит с какою-то негритянкой и работает на чужую разведку. Кстати, все пятеро работают и теперь на рыбацком судне, одной командой. Серьезными мужиками стали. Недавно виделся с ними. Все хорошими людьми выросли. Не искалечил им жизни и судьбы. Благодарили мужики. А ведь могло случиться иное. Эти с Колымой не познакомились. Помешал я им, не дал сломаться, выправил на лету.
— И часто у тебя такое случалось?
— Бывало, когда успевал и никто при этом не мешал. Оно ведь знаешь, оступиться любой может. Главное, вовремя заметить и помочь. Тогда и самому жить светлее станет и легче на душе.
— Выходит, умел ты помогать людям, когда хотел. А я думала, что только отстреливал! — встряла Варя в разговор.
— Случалось, что нельзя было оставлять в живых,— буркнул Игорь Павлович. И, подумав недолго, рассказал, словно вспомнив:
— Старика к нам на зону прислали. Совсем дряхлого черта. Его, окаянного, не знали, куда приспособить. Везде негодный по старости. Ну, что хотите, ведра воды поднять не мог. И все ж послали его на кухню посудомойщиком. Хорошо, что миски все железные были, зато стаканов кучу перебил. Заменили их на железные кружки. Так и они у него из рук летели. Ну, да суть не в том. Слабый он был, а ел за троих здоровых. А главная беда, до баб был охочим. И чем моложе бабенка, тем больше борзел этот таракан. Случалось, следом бегал за какою-нибудь поварихой. Та на одной ноге крутится, управляется с горяченными котлами и кастрюлями, а этот сверчок, улучив момент, то за сиську, то за жопу цапнет. И такую невинную рожу притом строил, словно вовсе не он шкодит, так случайно получилось, задел ненароком. Ну, поварихи долго молчали, что взять с мухомора, коль мозги посеял. Хотя обещали ему нашкондылять под горячую руку сковородкой по спине. Чтоб от радикулита разом вылечить. Ну, до серьезного не доходило,— рассмеялся Игорь Павлович, добавив:
— Умел вовремя отскакивать старый черт. Ну, а тут остался наедине с молодой девчонкой. Та посуду мыла после ужина, этот вокруг крутился как всегда. Вымытые стопки на запасной столик ставил на просушку. Так всегда делали. Но в этот раз подкрался к девке со спины и тяп ее меж ног, да как сдавил в кулак, саму в стенку вжал, дышать нечем стало. Ну и говорит ей:
— Сколько кружить тут буду? Пора и честь знать. Давай не кочевряжься. Не то живо расправлюсь. А у самого в руке нож. Им не то человека, свинью насквозь пропороть можно. Девка его оттолкнуть решила, он ножом замахнулся, руку ей от самого плеча рассадил. И наседает. А на кухне кроме них никого. Повара все ушли. И защитить некому. А у девки вся рука в крови. Одной не поборешься. Хорошо, что на то время водовоз пришел. Как увидел, все понял. Старика с кухни пинком вышиб, чтоб охладился. Девке руку золой засыпал, отвел в ее барак, а старому ввалил неслабо, тот до своей шконки еле дополз. Там зэки узнали, что стряслось. И на другой день на трассу сунули старого. А вскоре оказалось, что он за это сел. На Колыму за малолеток угодил. Одну, совсем малышку, до смерти засиловал. Извращенец был, старый барбос. Ему в своей деревне все равно жить не дали бы.