Чувство было тихое и немного печальное. Такое, будто наша любовь давала счастье, забирая взамен весь остальной мир. Вкус был немного резиновый с привкусом то ли клубники, то ли арбуза. Еле уловимая нота. Запах же был солёно-полевой. Будто волосы её намочили в морской воде и высушили на ветру под жарким солнцем в просторе бледно-оранжевых нив.
На этот раз, проснувшись, я не так спешил уйти. Я лежал в постели, ворочался, стараясь не упустить ни капли от сна и тех чувств, что он вызвал.
Тем делом в комнате, будто по весне цветы из грязи, расцветала возня. Кто-то шебуршал пакетиками со съестным, кто-то натягивал на себя штаны, кто-то проснулся и просто сел на постели, водя по сторонам одной лишь головой. И тут произошёл ещё один любопытный разговор, подобный тому, что вёлся вечером предыдущего дня, лишь с тем отличием, что этот был, пожалуй, ещё драматичней.
Мужик с коротко, под девяточку остриженной головой, гладко выбритый, с большим позолоченным крестом на груди рассказывал своему соседу слева о том, как побывал в тюрьме. Вернее даже не как побывал, а отчего попал.
Была там какая-то дружная компания молодых задир и гопничков. Были они, по словам рассказчика, неразлей водой и душа в душу. Если кто-то хотел гулять, друзья обязательно приводили его в ресторацию или караоке. Если кто-то грустил, томился и крепко выпивал, друзья не оставляли парня одного и уходили в запой всем составом. Если у кого-то возникали проблемы, они решались посредством широкой сети знакомств этого тесного дружеского кружка.
В общем, идиллия и золотой век, долгожданное воплощение идеалов коммунизма, непорочная святость и любовь монашеского ордена! И так всё было хорошо до момента, когда рассказчик не привел в это общество одного своего школьного приятеля, незнакомого всем остальным.
Приятель этот был сдержан, в общие безумства и добродетельные порывы круга он либо не вступал вовсе, либо вступал нехотя и по продолжительным уговорам. В карты играл только на деньги, так ни разу никому и не проиграв. Сам же собирал свои карточные долги измором, постоянно отбрасывая в сторону должника помойные намеки или что ещё в том же роде, пока не получал выйгрыша.
В общем, товарищ этот никому не нравился, да и сам рассказчик уже начал жалеть, что ввел такого беспонятийного человека с крысиными прихватами, как тут он и пропал. Просто перестал приходить, на связь не выходил. Домашние его говорили, что уехал на подработку в Астрахань, помогать выебонским рыбакам на яхтах рыбу удить. Ну, работа так работа. Все как-то на время и забыли про товарища.
А потом всю их компашку повязали по утру, в самый для них кризисный период похмелюги. Мусора знали и про то, где тайник с гашишом, и про смартфоны краденные, и про всю хуйню. В общем, каждому от пяти и выше.
Проводя долгие и однообразные тюремные будни, наш рассказчик как-то задался вопросом, а был ли тот его товарищ, уехавший так вовремя в Астрахань, рыбаком? Рассказчику приходило на память только, что товарищ этот в старших классах плавать и то не умел.
Потом наш рассказчик стал сопоставлять то, что могло быть известно товарищу об их общих делах, с тем, за что их закрыли. Мысли эти со временем обретали все больше убедительности, и вскоре рассказчик был уже уверен, что эта крыса ссученная всех и слила.
Те же мысли гуляли в головах и у остальных членов этого погоревшего братства. Многие в связи с тем, что стукача ввёл в круг именно рассказчик, меняли и к нему своё отношение, агитируя к тому же остальных. Другие заступались за него, и возникали новые конфликты и распри в прежде таком едином коллективе.
В итоге, освободившись этим годом, наш рассказчик уже не имел контактов ни с кем из былого круга. Ветвистое и пышное дерево пало, подточенное червём недоверия
в таких темных и корневых местах, что разрулить ситуацию было уже невозможно.
Рассказчик, по собственному признанию, страстно желал лишь встречи с тем своим товарищем, так всё лихо загубившем; который без тени сомнений пользовался плодами общего дерева; просто ради демонстрации своей силы и дурного нрава ломал порой на нём ветки; который так и не внёс ни малейшего усилия в рост и поддержание их такого дружного общака.
Рассказчик сказал, что хотел бы оставить этому товарищу на вечную память дырок в тело по числу потерянных друзей. Он сказал, что тяготится оставаться в долгу перед этим крысенышем, и что за каждую дырку в душе отплатит ему под ребра.
* * *
Вот такая история была рассказана поутру в трехсотрублевом хостеле. Сомневаюсь, что вы сможете услышать нечто подобное на Крестовском. Днём с огнём ходите вдоль и поперек этого разлинованного диагоналями гнилого куска земли, и вы не найдете там и сотой доли вот этого.