Я смотрел на эту женщину и думал, что и в ней сидит ребенок. Маленькая девочка, что просто хотела любви. Девочка, для которой когда-то были совершенно безразличны и деньги, и социальный статус, и мнение окружающих.
Ведь и эта девчонка влюблялась (и было-то ведь это не так давно – ну двадцать, ну тридцать лет!). Ведь и она бежала на свидание со своим любимым с дрожью в сердце, будто они встречались впервые, хоть на деле это была их сотая встреча.
И эта девчонка водила своими тонкими, прозрачными, бесценными пальцами по его закрытым векам, по линиям его губ, по скату носа. И она щекоталась им, смеясь при этом как неудержимая. И она ласкалась к нему, позволяла гладить, прикасаться ко всем своим местам. Во всех изгибах её тела он оставил свой след.
Ведь и эта бабище имела юношу, влюбленного в неё, которому отказала по не любви, ещё будучи слишком молодой (сейчас бы ни за что не отпустила от себя такого лоха, по-любому раскрутила б его на всё лаве!). Ведь и у неё было время молодости и красоты, будущего и надежд, веры в себя и в возможность счастья.
Но теперь это просто бабище в сальном халатике, под дребезжащую отрыжку заполняющая договор аренды жилья.
Закончив с бумагами, бабище дала мне постельное белье, тапочки и снова проводила в комнату для выбора койки.
Я сначала хотел верхнюю (там двухъярусные), но когда узнал, что залезть туда можно только по приставной лесенке, я передумал и расположился на нижней койке в углу комнаты рядом с дверью.
Бабище ушла, пожелав мне "ну, живи", а я взялся застилать свою новую постель. Делая это, я краем глаза наблюдал за соседом по койке. Это был вроде нормальный пацан. В прикиде, конечно, не блестящем, но с идеей. На нём были трусняки по типу плавок (ненавижу такие) с изображением пса на писюне. Пёсик лежал, поджав под себя и хвост, и лапы, глядел большими, грустными глазами куда-то вверх.
Также на моём соседе была тишка по типу из льна что-ли. Товар явно не магазинный, походу, ему её кто-то сшил.
О, великое блаженство иметь любящую тебя пару рук, что сошьёт одеяние для чресел твоих! О, счастье и радость носить на себе такие знаки поистине великой любви!
Как жаль, что такая любовь недолговременна и стирается в пыль всего за горстку лет.
Я расстелил постель и лёг в неё. Сначала я досмотрел серию аниме, что осталась недосмотренной, пока отвлекался на поиск этого хостела.
Потом я обратился (максимально вежливо и деликатно) к своему соседу. Я спросил у него, есть ли клопы? Он ответил, что нет, что только недавно проводили их травлю.
У этого парня был выбрит лоб до середины башки, а оставшиеся волосы торчали в разные стороны заспанными петухами.
Я постеснялся спросить про причёску и продолжил смотреть аниме.
Жить надо в кайф, а не правильно! Какой мне прок в том, что я тысячу раз прав, что я почти святой в сравнении с этой блядью, что я читаю её, как детскую книжку, если она не со мной?
Если я не могу наслаждаться её присутствием, когда она сидит рядом; если не могу трогать её мягкое тело, где мне вздумается; если не могу слышать её голос, её эмоции и интонации; если не могу чувствовать того, что, когда она что-то говорит, то обращается ко мне и только ко мне. С кем бы и о чем бы ни был разговор, я слышал в её словах своё имя, с которым она обращалась к настоящему своему собеседнику.
И вот этого всего нет. Ушло и пропало, осталось в прошлом, лишь воспоминания о так и не сбывшейся мечте быть счастливыми вдвоём.
Ну да ладно. Хостел.
Я пролежал на этой койке где-то полтора часа – был перерыв до начала смены. И меня, как колорадский жук обгрызает картофель, обожрали клопы. Может это были и не клопы, а вши, или что там грызет и прыгает по человеку? Я этих тварей глазом не сумел рассмотреть. Но тело моё ощущало их существование в этом клоповнике на все сто.
Я лежал, смотрел аниме и стряхивал с глаз этих тварей. Они были совсем как дома здесь и отнюдь не смущались нарушением чужой зоны комфорта.
Через полтора часа я встал, оделся и ушел работать. Больше я в этот хостел не возвращался. Проплаченные тыща двести я списал на свою страсть проебывать деньги в пустое, порой даже вредное.
* * *
Я вышел на смену и отработал до одиннадцати ночи. Но в этот раз я не только работал, но и решал, что делать с этим хостелом и где ночевать?
Поначалу я в смиренном отчаянии говорил себе, что "придется", что "можно и потерпеть пару дней", что "люди же живут там как-то". Да опять же бегала мыслишка, что можно будет об этом написать, что это жжеённое место с прогоревшими людьми – прекрасная фактура. В памяти всплывала картина Маковского "Ночлежка".