Мне это было не по нраву. Я часа два терзался между двумя вариантами ночлега. Хотелось мне того, что попроще да без клопов, а разум мой настаивал в необходимости собственного воспитания, в пользе трудностей для закалки воли, для укрепления собственного духа и, в конце концов, в терапии разбитого сердца этими средствами.
Разум мой полагал, что сумею наконец отвлечься, забыть, не вспоминать каждый день о той, которой больше не "свой".
По прошествии этих нескольких часов раздумий я внезапно придумал иной, третий путь, при котором и овцы целы, и волки сыты, так сказать.
Я решил снять койку в другом хостеле. Только чтобы на этот раз не в клоповнике, чтобы люди там были посветлее, чтобы администратором сидела не сальная бабища, а желательно симпатичная девушка с блестящими глазами и желанием понравится в них.
Я полистал ещё раз хостелы в яндекс картах, почитал отзывы, посмотрел фоточки и выбрал один на Малой Посадской. Там вроде как всё было вообще шоколад, даже цена дешевле, чем в том клоповнике – 300р за ночь и без минимального лимита дней.
Отработав наконец эту свою тревожную смену, я отправился на Малую Посадскую, предварительно позвонив и поинтересовавшись наличием свободных коек и верностью цены, указанной в яндекс картах.
Все было тип-топ – и по деньгам, и по номерам.
Я приехал в хостел, и на ресепе меня встретила уже не бабище, но все же какая-то измученная и озлобленная женщина. Я не сразу заметил, но когда она встала со своего рабочего места, чтобы показать по моей просьбе комнату, я увидел у неё горб. Это была натуральная горбунья, будто с мешочком картошки за спиной под одеждой!
У неё были кривоватые движения, качающаяся походка, недоверчивое выражение на лице.
В этом хостеле я и переночевал. До трёх ночи я лежал на своей койке в комнате, заполненной спящими мужчинами, и смотрел аниме. Я лишь дважды отвлёкся от этого занятия, чтобы выйти покурить, а так – старался изо всех сил не видеть окружающего, не осознавать мерзость ситуации, в которой оказался.
Ещё я старался не заходить на её страницу вк и не думать о ней подобно: "Она предала меня, втоптала в грязь мою мечту!" или "Она грязная мразь, шалава и пиздаболка!" или "Я убью её за всю эту свою боль, это не должно сойти ей с рук, я убью её и её петушка нового, и себя заодно!".
Не думать об этом не получалось.
Ночью я почувствовал клопов. Снова. Они тут были, хоть их количество и дурные манеры были не такими невыносимыми, как в предыдущем клоповнике. В общем, нормально. Жить можно, если понимать под жизнью только работу, просмотры аниме и сон.
В коридоре этого хотела было довольно уютно. Там был диванчик рядом чайный столик, деревянные новые стулья, книжки разные на полках, а на стене висела карта мира с приколотыми иголочками в разных местах планеты – видимо, чьи-то путешествия.
На этом диване сидела девушка. Она что-то печатала на ноутбуке, бегло посматривая на меня, пока бродил туда-сюда. У неё было немного строгое лицо, но все же прекрасное. Тонкие, округлые черты на аккуратном лице, волосы собранные в низкий, свободный хвост с выбившейся на щёку прядью, живые глаза, таящие желание поделиться божественной сладостью жизни с тем, кого полюбит сердце.
Все это было в ней и даже больше, но по тому, как она бросала на меня взгляды, было понятно, что не стоит даже пытаться.
Да и не удивительно. Видок у меня, прямо скажем, никчемный, отталкивающий. Не брился я уже третью неделю, шмотки мои не были стираны уже вторую неделю, зубы нечищенны третий день, взгляд мой выражал отчаяние, печаль и слабость. В глазах не было ни капли игривости и радости жизни. Я перестал чувствовать её на вкус; она стала для меня диетической, безвкусной кашей на воде, что проталкивают тебе в пищевод через катетер, чтобы не помер от голода на виду и под ответственностью других людей.
Люди не любят покойников, потому что те щекочут их совесть и сомнения. Заставляют думать, что просто жить, как получится, – не достаточно. Что есть всё-таки такие вещи, как пустота на привычном месте сопротивления, беззубая и непрекращающая грызня совести за то, что не успел побыть рядом, за то, что не сделал больше совета или разовой помощи на отъебись, что закрылся от человека, когда он тянулся к тебе со своими бедами, горем и теплом присутствия.
Люди не любят самоубийц, утопленников, висельников, вырезавших вены, задохнувшихся газом, наглотавшихся таблетками, прыгнувших с большой высоты за то, что все они отрицают веру в возможность быть счастливыми. И это своё отрицание они подкрепляют дерзким поступком. Самовыпилиться – дело-то нерядовое! Людям такое не нравится, оно им не к чему. Наличие самоубийц портит аппетит и нарушает сон у тех, кто нашел ответы и живёт, будто по дерижерской палочке, слаженно, как по-написанному, музыкально и легко.