Я пригласил их в комнату, и они, вероятно, очень удивились, увидев, что письменным столом служила доска, прикрепленная к подоконнику. Белокурая девочка подошла к машинке и стала читать про себя недописанную страницу…
— Какое слово интересное: «Хряпать»! — подозвала она женщину в клетчатой косынке.
— Совсем недавно кто-то стучал на машинке, — сообразил руководитель группы. — Это вы печатали?
— Да, я перепечатывал то, что он написал.
Все обернулись ко мне, оглядели меня повнимательнее и уже с бо́льшим уважением.
— Я запомню все это! — сказала белокурая девочка, дотрагиваясь сначала до машинки, а потом до лежащей рядом коробки для сигар.
— Он курит сигары? — спросил руководитель, взял коробку и стал ее изучать.
В коробке были скрепки, но он, слава богу, ее не открыл, а осторожно поставил на место. На лице его отразилось дополнительное уважение к владельцу сигар. Да и всю компанию привела, по-видимому, в восторг металлическая коробка с вензелем фирмы. Молчаливая молодая женщина с «конским хвостом» и в холщовой блузке подошла поближе, но не взяла коробку, а только наклонилась и шепнула женщине в клетчатой косынке:
— Голландские!
Женщина в клетчатой косынке разглядывала в это время икону Святого Георгия, стоявшую на этажерке с книгами. Столпились вокруг нее и остальные, несколько смущенные, стараясь не смотреть друг на друга.
— Он что, верующий? — спросил руководитель, явно озадаченный.
— Эта икона — произведение искусства! — сказала вдруг смуглая женщина с «конским хвостом».
— Да, это произведение искусства! — поддержали ее остальные.
Осмотр комнаты был закончен. Мы прошли в другую…
— Мама, мама, козий рог! — один из мальчиков заметил на камине козий рог и показал его молодой женщине в спортивной куртке (у женщины был такой же, как у мальчика, курносый и веснушчатый носик).
Вся группа собралась около камина посмотреть на козий рог.
— Можно его потрогать? — спросил мальчик и дотронулся до рога так осторожно, словно мог обжечься.
— Это им убивали турок? — подошел другой мальчик с круглой, как черешня, рыжеволосой головой.
— Ну конечно, — ответила мать. — Писатель же не выдумал это… Помните кинофильм «Козий рог»?
— Помним, помним! — закричали дети в один голос.
— Вот он, уголок народного быта! — воскликнула женщина в клетчатой косынке, осматривая камин. — Он настоящий? — спросила она, и не дожидаясь ответа, наклонилась, чтобы выяснить, есть ли у камина дымоход. — И мы тоже сделаем так у себя дома, только в подвале. Будет очень эффектно… И покроем его целлофаном. Будет очень эффектно! — повторила она, очевидно, разочарованная моим самым обыкновенным, к тому же действующим, камином в золе и саже.
— А тут у вас есть какие-нибудь старинные вещи? — задала вопрос белокурая гимназистка.
— Ну вот, например, — я показал на деревянную табуретку. — И вот! — Я взял деревянную ступку, в которой толкут чеснок. — Этой ступке триста лет! — Я уже почти вжился в роль экскурсовода.
— А откуда вы знаете, что триста лет? — усомнилась смуглая женщина с «конским хвостом».
— Ее исследовали с помощью радия.
Удивление гостей нарастало.
— Трехсотлетняя ступка! — стала ее ощупывать женщина с «конским хвостом», взволнованная тем, что касается такого древнего, можно сказать, исторического предмета. Интерес к писателю возрастал с каждым новым пояснением…
— А он скоро вернется домой, — спросила меня курносая мамаша, — писатель ваш?
— Он возвращается обычно к половине второго, — я глянул на свои часы, сообразив, что сейчас полдвенадцатого и группа вряд ли станет ждать целых два часа.
— Жалко! — вздохнул «конский хвост», выражая общие чувства.
— А кто ему готовит? — неожиданно спросила женщина, которая собиралась делать себе целлофановый камин.
— Я! Я готовлю ему и печатаю на машинке! — Я держался все более храбро и лихо.
— А охрана тут есть? — вдруг спросил руководитель.
— Есть, — соврал я тоже с ходу. — Только с восьми часов вечера.
Если бы я сообщил, что писатель только что получил Нобелевскую премию, это произвело бы на моих гостей меньшее впечатление, чем то, что дача охраняется. Минуту-другую все смотрели на меня с острейшим интересом, перерастающим в нескрываемое уважение и восхищение. Дачи, подобные моей, они, конечно, видели, но охраняемая дача — это уж нечто совсем иное…
Даже сам я, незаметно для себя, ощутил гордость от того, что моя дача охраняется.