Возле села Лыките (Смолянский округ) можно увидеть голые, словно выбритые, каменистые местности, именуемые «Бориката» («Сосна»), «Тымничиште» («Темнотища»), «Элока» (от «эла» — пихта) и т. д., — их постигла та же судьба, что Забырдовский «Камень». Сотни подобных названий в Родопах — словно надгробные кресты над погубленными лесами.
9 сентября 1944 года застало нас с миллионом гектаров обезлесенной и в той или другой степени опустошенной ливневыми потоками земли. Вину за это несут не только завоеватели, не только пастухи-турки и каракачане, не только козопасы, чабаны и углежоги. Большая часть этих погубленных лесов была вырублена после освобождения Болгарии от османского ига лесоторговцами и концессионерами, вступившими в сговор с власть имущими, которые наживались на гибели лесов-мучеников…
Как бы там ни было — вырубленный лес уже вырублен. Унесенная почва — уже унесена, и пусть земля ей будет пухом! Исчезнувшие леса больше не существуют — царство им небесное! Но о гибели этих лесов нам надо всегда помнить! Она ведь не только служит обвинением прошлым поколениям, но она также и предупреждает нынешние, что вырубка деревьев не проходит безнаказанно.
А теперь давайте-ка спросим себя: хорошо ли поняли это предупреждение и хорошо ли запомнили мы, болгары, уроки бездумной вырубки лесов?
Прежде чем дать ответ на этот вопрос, мне хочется отметить, что болгарский крестьянин в общем-то понимал значение леса для плодородия почвы. Например, жители моего родного села Яврово называли огромные старые дубы «плодородниками» и не только не вырубали их, но оказывали им чуть ли не религиозные почести. Каждый год в восьмой четверг после пасхи, когда весна становится такой свежезеленой и неуемной, все крестьяне моего родного села, облачившись в свои самые нарядные одежды, отправлялись с песнями и музыкой к «плодородникам», закалывали для них жертвенных животных, преподносили им подарки и плясали хоро под сенью многовековых хранителей плодородия, завершая так этот веселый и приятный день традиционных даров и почестей. Дубы получали свои подарки, а люди — надежды на хороший урожай…
Когда в 1854 году для постройки сельской церкви понадобились дубовые стволы, крестьяне, посланные срубить их, прежде чем замахнуться топором, зажигали на деревьях свечи, а затем, сняв перед ними шапки, просили у них прощения. В таком почете были эти большие, могучие деревья в лесу.
Вспоминаю, что когда мы с отцом ходили в лес, он, прежде чем замахнуться топором, чтобы срубить какое-нибудь дерево, снимал шапку и кланялся ему. А вот как возник у села большой сосновый лес в местности, именуемой Руен. Это произошло во времена османского ига. Собрались все жители села, запрягли в соху двух молоденьких, еще не ходивших в упряжке волов и очертили бороздой будущий лесной заповедник. Время от времени процессия останавливалась, люди клали на землю почерневшее медное ведро, перевернутое вверх дном, на него взбирался заклинатель и произносил грозные проклятия, обращенные к каждому, кто когда-нибудь переступит эту борозду о топором в руках. Традиция чтить лес и большие деревья присуща не только болгарам; иудеи и арабы с религиозным почитанием относились к пальме и верили, что она сотворена в земном раю из того же, из чего были созданы Адам и Ева. Индусы же считают священным деревом смоковницу, а Брахма назвал ее царем деревьев. Будда освятил это верованье, и сам просидел целых семь лет под таким деревом, названным «обиталище мудрости». У персов тоже есть священные деревья, называемые ими «превосходными». В них забивают гвозди для обетов, оставляемых больными, которые просят у них выздоровления. Кроме того, персы зажигали у их корней восковые свечи и окуривали фимиамом, чтобы привлечь к себе их благоволение и милость. Римлянин Катон пишет, что почитание древних лесов в его время было священным обрядом большого значения и что срубить хоть одно дерево считалось святотатством, которое можно искупить только жертвоприношением.
Галлы, бритты и древние германцы тоже обожествляли большие дубы, считая их жилищем духов; и самым большим предсмертным желанием у них было, чтобы их похоронили под высокими деревьями в обществе этих духов.
Чему обязан этот культ лесов и деревьев? Только лишь невежеству? Но в таком случае почему наши крестьяне не совершали свои жертвоприношения перед каким-нибудь гигантским камнем и не называли «плодородицей» какую-нибудь скалу? Ясно — связанные с землей люди интуитивно, если не разумом, улавливали тесную взаимосвязь между лесом и плодородием своих полей. Этот языческий религиозный пережиток исчез бы, вытесненный христианством, если бы жизнь не напоминала каждому новому поколению столь важную, вечную истину, что лес, человек и плодородие земли действительно неразрывно связаны между собой.