Однако в Софии мы еще не относимся должным образом ни к деревьям, ни к паркам. Мы вырубили деревья, оголив более трети Парка Свободы, чтобы построить на их месте здания, стадионы, спортивные площадки. Мы продолжаем их строить — и, естественно, продолжаем вырубать деревья.
Перед Агрономическим факультетом был прекрасный сквер, но и его тоже отдали под застройку, хотя возведенные тут здания могли быть с равным успехом сооружены по крайней мере еще в десяти других местах Софии и чудесные старые деревья на зеленой лужайке не были бы погублены… В проектах застройки новых районов города были предусмотрены парки, но отведенные для них площади тоже были пущены под строительство. В итоге будущие зеленые острова исчезли, даже не родившись. И никто так и не понял — почему, как?..
Одни задумывались над тем, что произошло, другие допытывались, как это могло произойти, третьи вздыхали — этим все и кончилось. Хотя, в сущности, не кончилось, потому что недавно по радио состоялся новый разговор о Парке Свободы в связи с предложениями о его реконструкции. И представьте себе — один из проектов предусматривает превратить нынешнюю западную (наиболее цивилизованную) половину парка во что-то вроде большой спортивной площадки Софии, где будут построены новые стадионы и прочие спортивные сооружения.
В этом проекте (если он действительно существует) есть много такого, что удивляет и даже изумляет: изумляет, например, то, что тогда как во всем мире спортивные стадионы и площадки выносят за пределы города, мы собираемся устраивать их в самом центре… И не принимаем в расчет ни возгласов спортивных болельщиков, которые во время матчей сотрясают соседние жилые кварталы, ни транспортные помехи и заторы, когда улицы вокруг стадионов закрываются и движение в городе путается и нарушается. Хотя в данном случае это еще не самая большая беда. Гораздо бо́льшая беда заключается в том, что, удовлетворяя примерно 40 000 активных любителей спорта, мы намереваемся отнять единственное место отдыха и возможности освежиться у тех 300 000 молодых и пожилых софийцев, которые живут в центре города… Но даже и это не самое важное — куда важнее то, что в результате «реконструкции», означающей вырубку большого количества деревьев, плотную застройку и мощение камнем, Парк Свободы утратит свое благотворное свойство очищать и освежать воздух Софии, и это в то время, когда чистота воздуха в нашей столице становится проблемой номер одни… А шумовые водопады, которые обрушиваются на нас с каждым днем все больше и больше? Где им разбиваться, если не в зеленых кронах деревьев? Где нам найти поблизости хоть минутное убежище от шумового бедствия, если парк будет предоставлен велосипедистам и футболистам? Куда денутся сотни колясок с грудными младенцами, которые ежедневно проводят там по несколько часов в тишине и на свежем воздухе?
Чем закончится дискуссия относительно Парка Свободы — не знаю, но одно в этой дискуссии привело меня в отчаянье — это высказывание некоего профессора — и не вообще профессора, а лесовода. На вопрос, что он думает о подобной реконструкции парка, он ответил: «А почему бы и нет?» А когда репортер спросил его, не пострадает ли парк от вырубки новых деревьев, он ответил, что парк нуждается в вырубке, что топор бывает и «золотым» и восславил топор именно в связи с реконструкцией Парка Свободы.
В лесоводстве топор может быть действительно «золотым», если он находится в руках настоящего лесовода, который знает, что и зачем он вырубает, но парк — это не лесопромышленный участок, где деревья определенного возраста подлежат вырубке. Одна из красот Парка Свободы — это старые и престарелые, именно престарелые и даже одряхлевшие деревья, благодаря которым возникает ощущение его девственности, романтическая атмосфера. Вот почему эти деревья, как правило, не вырубаются. А если эти деревья не должны вырубаться, тогда какие же? Молодые? Для молодых, разумеется, топор иногда бывает неизбежен, но чтобы ученый лесовод назвал как раз этот разбойничий топор «золотым», да еще в момент, когда речь идет о том — «быть или не быть Парку Свободы» — это, по меньшей мере, мягко выражаясь, недоразумение.
Как бы то ни было… Придет время (1992 год), когда и слепые прозреют… Будем надеяться, что тогда наши возможности видеть увеличатся настолько, что некоторые люди осознают наконец роль деревьев — этих источников кислорода, — в очеловечении «чудовища» города.
Уж такой-сякой он, этот город, но мы — свидетели того, как все живое устремляется, спешит к нему. Кстати, одна из причин этого — то, что в нашей стране города все еще не дошли до такого состояния, в каком оказались, скажем, Париж, Мадрид или даже Дамаск. И машин в Софии до недавнего времени (1960 г.) было всего лишь 21 тысяча и их присутствие было едва заметно. И трубы «Кремиковцев»[18] еще не работали тогда на полную мощность. Что уж говорить тогда о городах поменьше и городках куда более «девственных», чем наша столица? Поэтому, наверное, люди, которые переселялись в город, не думали ни о городском воздухе, ни о городском шуме, и получилось так, что если два с половиной десятилетия назад 80 % болгар были крестьянами, то теперь на селе живет уже менее 50 % населения. Сельская Болгария стала на наших глазах Болгарией городской. Между прочим, это должно было произойти вполне закономерно, потому что для бурно развивающейся промышленности и строительства необходимы были рабочие, а они не могли упасть с неба. Селу это тоже пришлось кстати, потому что механизация сельского хозяйства высвободила там большую часть людей. Итак,