Спустился к ним Ахмет, да поздно. Пихты навалены одна на другую, а каждой по три сотни лет! Такая рухнет на землю — вся гора ходуном ходит, словно живая.
Увидал это Ахмет и говорит лесоторговцу:
— Проваливай откуда пришел! Чтоб до захода солнца духу вашего тут не было!
Схватились они. Тот ему приставом и начальством всяким угрожает, но Ахмет не отступается. Прекратили порубку. Торговца два дня не было видно, потом является вместе с полицейским — тот верхом, в сапогах, на рукавах нашивки. Злой да распаленный, к такому коровью лепешку поднеси — она загорится.
Вызвали Ахмета в управу. Полицейский бумагу какую-то вынул, перед носом у Ахмета помахал:
— Ты уволен по причине неграмотности!
Ахмет подступил к нему поближе и спрашивает:
— А ты кто такой будешь?
— Я, — тот отвечает, — из полиции, чином сержант.
— Мне полицейские сержанты не указ! — говорит Ахмет. — Лесничий мне кокарду прицепил, он ее с меня и сымет.
Наши, из управы, хотели вмешаться, да кто их слушать будет. И стало у нас лесников не один, а двое. Один возле лесопилки кружит, с торговцем шушукается, а другой смотрит, что дальше будет. И управа тоже, что делать не знает: торговец, по слухам, с большими людьми дружбу водит, трогать его боязно. А у Ахмета ружье!
День-другой было тихо, а на третий спозаранку заиграли внизу топоры. И как пошли падать вековые пихты — хрясь, хрясь! — гнезда птичьи, ветки, листья — все кувырком полетело. Люди сказывали, что, когда падали эти пихты да сосны, Ахмет сидел, притаившись в кустах, глядел, вздыхал и зубами скрипел. А ночью, когда совсем стемнело и лесорубы спать легли, из верхних пещер донесся крик:
— Э-э-эй, люди! Не рубите лес, не то худо будет!
Несколько раз тот крик повторился. Кто говорил — человек это, а кто — не иначе, как дух. На другую ночь опять тот же крик.
— Не губите ле-ес! Не то худо будет!
Некоторые струхнули, говорят: «Надо уносить ноги». А торговец как напустится:
— Какого-то полоумного, — говорит, — испугались! Делайте свое дело. А нужно будет, и власти с нами, и оружие найдется!
Только он об оружии заикнулся, оно и отозвалось: невесть откуда бахнул выстрел, и пуля угодила в коня под сержантом. Сробел полицейский, и к вечеру его след простыл. У торговца под буками лежак подвесной был. Грянул выстрел — пуля угодила в самую веревку, на которой держался лежак, и плюхнулся голубчик наземь. Помчался он в управу. Там сразу крик, гам, полетели сторожа лес прочесывать, да ведь это все равно, что иголку в стоге сена искать.
Торговец остался ночевать в управе. Ночью из пещеры опять тот самый голос:
— Не трожьте лес, не то худо будет!
А на другой день, ближе к вечеру, вспыхнула лесопилка, взлетело пламя аж до самого неба. Забили в барабаны народ скликать, но никто не пришел пожар гасить. Гасили одни лесорубы, да и те не шибко старались, так что лесопилка тихо-мирно сгорела дотла.
Торговец сел на мула и уехал. За ним и лесорубы. Остались одни пихты поваленные, и все поутихло. Не было тогда в наших краях телеграфов-телефонов, чтоб страх на людей наводить. По-прежнему Ахмет из пушчонки палит, речка течет, лес шумит… Но только недолго это длилось.
Как-то вечером прибыли двое стражников, взяли с собой старосту и прямиком к Ахмету в дом. Жил он вместе с матерью. Жена у него померла, а второй раз жениться он не стал. Староста кликнул его, Ахмет вышел, тут стражники его и схватили. В одной рубахе, как был, но при фуражке форменной. Поволокли его в управу, затолкали в подвал и стали бить смертным боем, чтобы сказал, кто лесопилку поджег. Дубасили его, ногами топтали, кипятком шпарили, соломой горящей жгли, но он как воды в рот набрал. Утром скрутили ему руки веревками и погнали в город. Гуськом шли: Ахмет со связанными руками — впереди, за ним — один стражник с ружьем, позади — второй. Тропка под сплетенными ветками вилась, стражники и не приметили, когда Ахмет веревки перегрыз, руки себе высвободил. Отвел он одну ветку, отпустил, и та стражника по глазам как хлестнет! С обоими стражниками справился. Отнял патроны, штаны с них снял и отпустил на все четыре стороны. А сам воротился в село с двумя ружьями: на одном плече — одно, на другом, — другое. Отыскал в подвале свою фуражку, надел, а тем, из управы, так сказал: