— Как мы есть попечители, — отвечают те, — то желаем произвести ревизию.
— Не отдам я вам ключ, — разорался Маню. — Вы мне никто. Ключ я только благочинному могу отдать.
— Этот полоумный, — говорят мне попечители, — нам ключа своей волей не отдаст. Придется силой.
А я их наставляю:
— Коли он не в своем уме, так вам ума лишаться не к чему. Есть порядок. Идите, — говорю, — в совет, возьмите там две полоски бумаги — длинные такие, узкие, в магазине клею возьмите, воску я вам дам, печать у вас в руках, запечатаете храм, а поверх печати: «Церковь закрыта на ревизию». Посмотрим, осмелится ли он отпереть ее!
— Да ведь он ненормальный, — говорят. — Отопрет!
— Еще, — говорю, — лучше! С прокурором будет дело иметь!
На другой день приезжает батюшка. Я в закусочной был.
— Ну, — говорю, — батюшка, молодчина ты у нас! В какое время уговаривались, в такое и прибыл!
— Покончили вы, — спрашивает, — с Быкларовым?
— Не отдает, — говорю, — Быкларов ключа, так что пришлось нам церковь опечатать.
— Вот те на! — покатился со смеху батюшка. — Пошли отпечатывать!
— Отпечатать-то можно, но нужно ревизию сделать. Опись имущества!
— Чего там описывать? — говорит батюшка. — Иконы на месте. Чаша водосвятная на месте, книги тоже, остается только ларь с пожертвованиями. Если из-за них, что ж, делайте опись!
Вынесли попечители ларь и стали переписывать: штаны, платки разные — прихожанки много всего нанесли. Когда кончили они переписывать, я говорю попечителям:
— Намедни принесли передник один тканый в дар пресвятой богородице. Что-то этого передника не видать! Спросите Быкларова, где он.
— Маню, — говорят, — неси передник!
— Какой еще передник?
— Тот, который намедни принесли!
— Это, — говорит, — вы из своей головы выдумали! Не было никакого передника!
— Маню, — говорю, — когда вешали тот передник на икону богородицы, тетка Трендафила в церкви была, я был, старуха моя тоже была! И завмагова жена тоже тот передник видала… Что же это получается?
— Кто да что видал, этого я не знаю. Знаю только, что я никакого передника в глаза не видел!
— Ты спроси, — говорю, — у жены у своей. Может, ей тот передник по вкусу пришелся, она и прибрала его, а тебе не сказала?
Пошел он у жены спрашивать.
Я попечителям говорю:
— Если есть в нем хитрость и соображение, то он спросит у жены, воротится и скажет, что и впрямь жена передник забрала, думала заплатить, да только предупредить о том не успела… Полезет, — говорю, — в ту лазейку, которую мы ему открыли. А коли он, — говорю, — дурак, то сам ту лазейку захлопнет и в капкан попадется.
Ворочается наш Маню.
— Ну что?
— Говорил я вам, никакого передника у ней нету! Напраслину возводите, чтобы очернить меня!
— Как же так? — спрашивает один попечитель. — Как могут десять душ одно и то же выдумать?
— А коли у этих десяти глаза не видят, кто тут виноватый?
— Выходит, один ты у нас зрячий, — говорю. — Коли ты такой зрячий, скажи, куда ты девал тех церковных ягнят? Кому продал?
— Одного за семь левов продал, другого за пять, всего выходит двенадцать, и деньги эти, — говорит, — у батюшки заприходованы!
— А есть свидетели, что ты за тех двух ягнят не двенадцать, а сорок левов взял!
— Может, и сорок, но только не за двух, а за трех — вместе с церковными и мой ягненочек был.
— За три головы — сорок, разделить на три — получается двадцать шесть за церковных, а не двенадцать!
— Мой, — говорит, — жирнее был.
— А с чего это он жирнее был, если ты их вместе пас?
— А уж это, — говорит, — от самого ягненка зависит! Не в одной пастьбе дело, а еще и в породе! Виноват я, если мой лучшей породы оказался?
— И не совестно тебе! Мы тут перед тобой, как говорится, святой синод храма сего, а ты нам в глаза заливаешь, что продал своего ягненка вместе с церковными? Да ведь ты, — говорю, — своего Кыркелану отдал, а тот прирезал его и скормил шоферам, которые ему камень привозили дом строить. Думаешь, слепые мы? А церковных ты леснику продал, он их на грузовике увез. Может, ты и впрямь с него только двенадцать левов взял, но по какой причине? Чтобы он зятю твоему лесу дал!
— Довольно! — говорит батюшка. — Не будем созывать все село, и без того ясно! Давай сюда ключи, Маню!
Тот не отдал — швырнул ключи.
— Нате вам ключи, — говорит. — И до свиданья!
Увольнением, значит, дело и решилось.
В тот день в селе у нас свадьбу играли. Повенчал батюшка новобрачных и говорит мне: