— Давайте, — говорю, — хлебнем ракии, а в обед девка придет сюда волов поить, тут-то мы ее и сграбастаем.
Я, значит, так располагаю, да вышло не по-моему. Приметил нас пастушок один, залез на сосну и давай оттуда кричать что есть мочи:
— Э-э-эй! Шебан-ага! (Брата ее тоже, как и меня, Шебаном звали). В овраге люди чужие хоронятся, сестру твою умыкнуть хотят! Чужие лю-у-ди-и!
Говорю я своим:
— Плохо наше дело! Пойдем в открытую!
Брат ее, как увидел нас, топор — в руки, сестру собой загородил и кричит:
— Ворочайтесь назад, откуда пришли, не то худо будет! И ну пулять в нас камнями, чтобы ближе не подходили. Он пуляет, а мы знай себе идем, и я кричу на ходу:
— Эй, тезка, зря стараешься, все равно по-нашему выйдет. А насчет того, что худо будет, так еще посмотрим кому, нам или вам! Брось, — говорю, — топор и проваливай, а сестру твою мы не в плохое место отведем, в город, — говорю, — отведем ее!
— Назад! — не унимается он. — Не то башки прошибу!
У сподручников моих поджилки трясутся, а мне нипочем, иду и иду. Одна рука — на рукояти ножа, другая — на левольверте.
— Ежели башки прошибать, сучий сын, так давай прошибать!
И — на него, а он — на меня, да с топором, и разрубил бы, как пить дать, не отскочи я в сторону, так что топор только по руке моей проехался, вот тут, пониже локтя. Рассек рукав и в мясо врезался. Рука у меня враз ослабла — на счастье, левая. Крепкий я в ту пору был, здоровущий, никому спуску не давал. Схватил его здоровой рукой за шкирку, повалил на землю, коленом прижал, дотянулся до какой-то дубины, саданул ему по башке, и содрал кожу от макушки до лба. Потом размотал на нем пояс, и прикрутили мы пария к сосне, крепко-накрепко прикрутили, чтоб не трепыхался. Рану тоже тем же поясом перевязали — навертели, ровно чалму. И тут только спохватились: сестры-то его нету, ищи-свищи. Пока мы с ним возились, удрала девка, и след простыл. Как быть? Говорю жениху:
— Где у тебя глаза были, сучий ты сын? Ослеп, что ли?
Ну ладно, сунулись мы туда-сюда и нашли ее за грабами — лежит, чадрою прикрылась, затихла, молчит. Мы — к ней, а она — скок на ноги и давай отбиваться! Нас четверо, она одна, а уж заставила попыхтеть! Но как ухватили мы ее за косы — тут уж она угомонилась. Повели назад, в поле, к брату, а тот взмолился:
— Отпустите, — говорит, — не губите душу мою, не оставляйте у этой сосны погибать!
Ну мы и отпустили. Пожалели парня. А он как даст стрекача — быстрее ветра помчался! И про соху позабыл, и про сестру, и про все на свете. Сиганул в овраг, да и был таков.
— Ну, все, — говорю я невесте, — все! Пойдешь теперь с нами, женой этому доброму молодцу будешь.
— Уж не этому ли сопляку? Тьфу! — Плюнула она в его сторону. — Нипочем, — говорит, — не пойду за него!
Ну мы опять схватили ее и поволокли в гору, а она упирается, не идет и все тут! Волосы у нее в косички тоненькие заплетены, так мы, почитай, половину тех косичек выдрали, а она знай вырывается — и ни в какую! Тогда подхватили мы ее за руки, за ноги и так дотащили до Джиндовой топи. Не впервой мне было невест умыкать, но такой, как эта, еще не доводилось: ядреная, норовистая, и все при ней — и кость, и мясо, а про то, что спереди, и говорить нечего — ходуном ходит, огнем пышет, так что глядеть не наглядишься, тискать не натискаешься.
Из лесу поворотили мы на Грохотно. Опаска меня взяла, что братец ее кликнет в селе подмогу и кинется за нами в погоню. Поэтому пошли мы не на Девлен, а в обратную сторону. Несли мы невесту, несли, а потом притомились. Стали волочить ее за собой, так что шальвары у нее вскоре изодрались в клочья. Жених и говорит вдруг:
— Отпустим ее, братцы, а? Ведь зверь лютый, а не баба!
— Да ты что, — говорю, — рехнулся? Чтоб потом по всей округе молва пошла, что она верх над нами взяла?
Волокем ее, значит, дальше, все вниз и вниз, до самой речки. А там надо было переправиться на другой берег. Легко сказать — переправиться, а как? Вода в реке прибыла, мутная да буйная, аж кипит! Мост через нее есть, да, как говорится, не про нашу честь — посередке села он. Хошь не хошь, а надо вброд идти. Сподручники мои оба назад повернули, побоялись в воду лезть. И невеста тоже упирается — своей волей в воду не идет. Велю я тогда жениху:
— Взваливай ее на спину!
Оно бы хорошо, да девка-то высоченная, жених ей по плечо, как он ее «взвалит»? Я говорю:
— Ты пригнись, на корточки сядь, а она на тебя верхом!
Он-то присел, да она — опять ни в какую! Попробовал я толкнуть ее, но одной рукой несподручно. Она уперлась ногами — и ни с места! Вытащил я тогда нож, приставил ей к груди: