— Как чьи? — Мальчик в веснушках понизил голос. — Конечно, их знаки. Или вот расплавленное стекло в пустынях Африки. Откуда? Они прилетали к нам.
— Не знаю, — сказал Вася. — Но ты всё-таки спрашивай.
— Я и спрашиваю…
— Ну, прощай!..
— До свидания!
Вася быстро пошёл: не случилось бы чего с подводой, пока он тут беседовал у костра. Ведь всё может быть…
Он одолел уже, пожалуй, полпути, когда услышал крики:
— Ва-ася-а-а! Ва-ася-а-а!
Это кричали Владимир Иванович, Толик и, наверное, другие, обнаружившие его исчезновение и, судя по всему, вернувшиеся назад.
— Я тут! — отозвался Вася. — Сейчас.
Он оглянулся назад, на костёр, у которого по-прежнему с книгой в руках сидел веснушчатый, с оттопыренными ушами мальчик, казалось, один со своими увлекательными догадками и мечтами, один на этой тёмной, спящей земле, — оглянулся и побежал к своим.
По следам
Писатели приехали в пионерский лагерь встретиться с ребятами, почитать им свои рассказы и стихи. Приехал и я.
Когда читал свой рассказ, я всё поглядывал на вожатого: он казался мне очень знакомым. Да и вожатый как-то по-особенному стал посматривать на меня.
Я читал и думал: «Алексей… Наверное, Алексей…» Один раз я даже сбился и прочёл не то, что надо. «Неужели всё-таки Алексей?»
В далёком, незабываемом детстве дружил я с таким мальчиком — Алексеем.
Когда кончил читать, был уверен: он!
Так я нашёл давно потерянного из виду товарища.
После встречи с ребятами и обеда мы с Алексеем отправились в лес. Алексей Иванович рассказывал о себе, я — о себе.
В ту пору, после засушливых недель, часто шли дожди, и в лесу было так много грибов, что собирали только белые.
Алексей Иванович аккуратно срéзал крепкий боровичок и сказал:
— Помню я этот лес… Помню, как с дедом за грибами ходили… Давно, ещё в войну…
— Что-нибудь случилось здесь?
— Случилось… И ещё что!
— Тогда рассказывай!
— А ты не спешишь? Никуда не опаздываешь?
— Нет-нет!
Мы долго ходили, и Алексей Иванович рассказал мне эпизод из детских лет.
Приводя его здесь, я почти ничего не изменил в нём.
В лесу ещё было сыро. Мох, и без того всегда влажный, сейчас был пропитан водой. Стоило ступить на него, как слышалось сочное причмокивание и вслед за тем около ноги проступала вода.
Трава лужаек, перелесков и лесных прогалин была усеяна бусинками росы; маленькие капельки воды, непонятно как державшиеся на зыбкой траве и цветах, на провисавшей паутине, казалось, отражали кучевые облака, голубое небо, верхушки деревьев. Жалко было ступать по нежной траве, ссыпая на землю чистые, хрустально-прозрачные капельки росы, от которых так и ждёшь, что они тихо-тихо зазвенят серебряным звоном.
Пахло прелым деревом и ещё чем-то тёплым, казалось, всходившим на дрожжах не то тестом, не то блинами.
Лес был густой и тёмный, но не страшный, быть может, потому, что здесь пахло такими вкусными и домашними вещами. В нём не страшно быть вдвоём даже сейчас, когда линия фронта почти вплотную подошла к лесу. Недалеко от села, под Белыми Берегами, были разбиты немцы. Обезумевшие от огня артиллерии, оставшиеся в живых одиночки и группки — всё, что осталось от четырёх вражеских подразделений, — бродили по окрестностям. Некоторые сдавались, другие — отпетые фашисты — упорно скрывались.
Лёша знал, что раз он не один, а с дедом, то уже только поэтому он в безопасности. А дед в своём краю ничего не боялся.
Лёша и дед Герасим, колхозный садовод и столяр, шли шагах в пяти друг от друга. Каждый из них нёс по плетушке. Из плетушки деда выглядывали чистенькие мордочки боровиков с прилипшими к ним травинками, в плетушке Лёши грибов было так мало, что их еле хватило для того, чтобы закрыть дно, и Лёша ревниво присматривался к тому, как дед ищет грибы.
Он подходил к невысоким, чуть приметным холмикам, что в изобилии разбросаны под дубами, и, снимая корку листьев, как черепица покрывавших мох, говорил:
— Сейчас мы посмотрим, что тут за артель.
И действительно, под листьями оказывалась целая шеренга боровиков, выстроенных по ранжиру. Самый крупный из них пробился сантиметров на десять от земли, самый маленький едва раздвинул мох и робко выглядывал на свет.
Дед забирал большие грибы, а маленькие оставлял, чтобы они ещё подросли, и закрывал их опять теми же листьями.
Лёша решился на хитрость: вчера к вечеру он наткнулся на целый выводок боровиков, но они были настолько малы, что мальчик их оставил. Жалко было уничтожать маленькие и нежные грибы, покрытые тонким матовым слоем. Стоило дотронуться до него рукой — и слой этот словно таял, слегка смачивая пальцы чем-то липким. А гриб уже казался испорченным. В плетушке они ничего не прибавят, а к утру грибы подрастут и станут большими. Сегодня этой находкой можно было воспользоваться и сразу стать в глазах деда опытным грибником. И Лёша, отыскав дуб, под которым он видел эти грибы, произнёс: