Но я отвечал с удовольствием. Соскучился, видать.
Радость плескала через край! Ничего меня не смущало — ни сибирская наша предновогодняя холодина, ни сгущающиеся сумерки. Я ещё и дверь распахнул, чтоб запах снега и мороза лучше чуять! Нас-то внутри магический контур греет.
«Саранча» бежит, снежок хрустит! И так душа развернулась, что захотелось… петь, да. И запел! А Хаген послушал-послушал, да и воскликнул:
— Отличная песня! Я могу подпевать, только по-нашему.
И как давай рулады выводить, да такие чудные, похлеще монгольского пения.
— Это что за диво? — спрашиваю. А он смеётся:
— Это наш баварский йодль.
— Никогда не слышал. Занятная штука. А ну, давай на пару! Нашу, сирийскую!
И вышло у нас:
Из Ефрата, из реки —
йодоль-йодо-ли!
Поят ко́ней казаки —
йодоль-йодо-ли!
По сирийской, по земл и —
йодоль-йодо-ли!
Казаки в поход пошли —
йодоль-йодо-ли! — и дальше на целый куплет этих «ли-доли-доли».
Так с этим йодлем во двор и влетели. А там навстречу — и батя из конюшни выбегает, и Серафимушка моя на крыльцо торопится, кругленькая как шарик, да ещё в шаль пуховую кутается, и матушка из своей травной избы выскочила с какими-то колбами в руках, а из-за её плеча Марта выглядывает с совершенно непередаваемым выражением лица. Знакомое услыхала, что ль⁈
Выскочили мы с дойчем на снежок двора:
— Ну, здравствуйте, родные! — кричу. — Принимайте нового члена семьи. Хаген фор Ярроу, природный немец.
— Опять спас? — засмеялся батя и первым подошёл руку мне пожать, обнять. Увидал погоны новые: — Хорунжий! Эк ты через чины скачешь! Так скоро, глядишь, и отца догонишь.
— Ильюша! — маман, поскорее сунувшая Марте колбочки, повисла у меня на шее.
— Удушите, мама!
— Живой!
— Да живой-живой, что мне сдеется! А чего ж супруга моя разлюбезная… — я хотел сказать: «Обнимать меня не бежит», — но понял, что что-то не то.
Серафима стояла на крыльце, чуть подавшись вперёд и обеими руками схватившись за поясницу. Глаза на бледном лице огромные, а сказать только и смогла:
— Ой…
— Началось! — всплеснула руками матушка. — Марфуша, унеси растворы, не до них сейчас будет!
Я кинулся к жене, не дай Бог, падать примется. Она вцепилась в меня мёртвой хваткой:
— Илюша, Илюшенька, я боюсь…
— Чш-чш-чш!.. — я и сам боюсь, чего там. Но вслух сказал бодро: — Маман у нас повитуха, всё хорошо будет.
— А до́ктора?..
— И доктора тебе привезу, прям щас и метнусь! Пойдём, до диванчика доведу тебя…
Я успел торопливо поцеловать жену и полез в шагоход в совершенной панике.
— И Лизу! Лизу привези! — закричала вслед матушка.
— Ладно! — и тут до меня дошло. — А куда я её посажу-то??? На крышу⁈
— Илюха! Погоди! — замахал мне отец. — «Победу» лучше возьми! На ней и в городе везде можно, и людей посадишь.
Я полез из «Саранчи», забыл в суете лестницу выдвинуть и чуть не навернулся.
— Да не орите вы! — прикрикнула на нас матушка. — Чего забегали-то, заметались, как петухи с отрубленными бошками⁈ Первые роды! Думаете, кошка она вам или что? Тут время пройдёт. Только началось! Два часа в запасе самое малое. А то и все шесть. Езжай спокойно.
Пока я выгонял из сарайки машину, Марта выскочила из травной избы с маленькой коробочкой, в которой что-то тихонько брякало:
— Вот! Возьмите, герр Коршунов. Это вашей матушки новое лекарство. Успокоительные пастилки. Разжёвывать по одной, но не больше трёх штук за раз.
— Три штуки ему и выдай, — распорядилась с крыльца матушка, — а то с выпученных глаз съест всю пачку, да за рулём уснёт.
С этими словами она скрылась в доме, а я помчался на машине в город, разжёвывая первую мягкую подушечку, отчётливо отдающую мятой с привкусом слабой горечи. Выезжая на тракт закинул в рот вторую, а на въезде в город — третью. И перед больничкой, с которой у нас заранее был заключён договор, остановился спокойный, как наш полковой особист.
Вбежал в приёмную, откуда меня сразу препроводили в кабинет. Доктор обозрел меня с величайшим удивлением:
— Уверяю вас, любезный, я бы поехал с вами даже если бы вы явились по-простому…
Я сперва аж не понял. Забыл в суете, что в парадке-то!
— А! Это, доктор, случайно вышло. Я только с Сирии вернулся, понимаете ли.
— М-м! Ну, это вы вовремя успели! Вы езжайте, голубчик. Адрес я знаю, на своей машине подъеду. Только возьму необходимое.
Оттуда я заскочил за Лизаветой — у ней с матерью, оказывается, договорённость была, что Лиза на первую неделю к нам приедет, ребятишек с няней оставив. Доктор-то ребёночка примет — и в город, а Лиза хоть и не сильный целитель, зато поддерживать может постоянно.