Вскоре после моего отъезда за границу, на фоне жесточайшего экономического кризиса, ГГ озаботился тем, что в казне не хватает денег на его прожекты и идеи. Например, на покорение космоса и свою космическую ракету и на завершение строительства АЭС; на создание электромобилей, супервелосипедов, беспилотных супертракторов и суперкомбайнов. И, конечно, на громко озвученный на весь мир проект превращения страны в IT-державу. Через какое-то время был издан Указ "О лентяях и тунеядцах", обязующий всех безработных быстренько трудоустроиться и платить налоги. Кто не желал трудиться, обязаны были вносить подать раз в полгода. Остальные же граждане страны получили еще один дополнительный пятипроцентный налог на поддержку госпрограмм. Дань начали взымать с пенсионных выплат и различных пособий. Постепенно обязали ее платить младенцев и недееспособных, проживающих в семьях. Только взымали новую подать в размере одного процента от совокупного дохода семьи. Таким образом каждая семья должна была платить налог дважды. Стали появляться уклонисты, не согласные отдавать то, чего у них нет. И таких людей было много. Их искали и наказывали принудительными работами, штрафами, а порой и сроками. В сети даже появился сайт, на котором власти предлагали гражданам сообщать об известных им уклонистах. И такие сообщения начали появляться, потому что за уклонистов должны были платить их родственники. Для тех, кто не владел компьютером во всех населенных пунктах были поставлены специальные ящики для доносов. И за недоносительство тоже предполагался штраф.
Желательного эффекта от этого Указа правительство не получило, но и не отказывалось от него. А рецессия продолжалась, люди массово теряли работу. Под сокращение попали и Гольские, причем оба в одно время. Они занялись поисками работы, но их гуманитарное образование оказалось не востребованным.
Народ начал бедствовать. Повальная нищета мощной волной захлестнула города. И особенно тяжело приходилось жителям маленьких городков и деревень. Тогда люди вышли на улицы с требованиями отмены нелепого и антиконституционного указа. Демонстрации жестоко разгонялись. Лидеры слабой оппозиции были арестованы и приговорены к разным срокам заключения и штрафам. Но уклонистов и недовольных становилось все больше и тогда вышел новый Декрет правительства "Об уклонистах и социальных гарантиях". Но этому Декрету всем уклонистам (а теперь их стали называть Лишними) и членам их семей было отказано в бесплатном образовании и бесплатной медицине, а также различных пособиях, льготах и единовременной помощи.
Тут я прервала Сергея:
- Ну, ладно. Безработные, уклонисты... Ну отказали им в медицинской помощи, но люди всегда находят лазейки, чтобы решить возникшие проблемы. Но образование? Я не понимаю. Детей безработных что-ли перестали пускать в школы?
- Вот мы и подошли к трагедии, произошедшей в семье наших друзей.
Нырков вытащил из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку.
- Я не знала, что ты куришь, - в который раз удивилась я.
- Я и не курю, но по старой привычке всегда ношу сигареты с собой. Я давно бросил. Но иногда позволяю себе выкурить сигаретку-другую. Я от этой привычки пытался избавиться, еще работая в институте. ГГ ненавидит курящих и не переносит даже запаха табака. А мне приходилось общаться с ним. Так что сама понимаешь... Кстати, родителей, чьих детей застанут с сигаретой в руке, штрафуют.
Нырков жадно сделал глубокую затяжку и тут же затушил сигарету.
- Так что Гольские? - нетерпеливо напомнила я.
- Да... Гольские, - задумчиво произнес Серега. - Ты хорошо знаешь, что они получили отличное образование. Пашка успешно занимался археологией в университете Неверска и читал лекции. У него даже монография есть, но я ее не читал, к сожалению. Мара - филолог от бога. Но когда они потеряли работу, то еще какое-то время платили налог на тунеядство из своих накоплений. Пашка время от времени нанимался чернорабочим на стройку, а Мара мыла полы. Потом он уехал в Иконию с какой-то бригадой строителей. Они в Олигарске строили дом одному финансисту. Кстати, там мы и познакомились с ним. Но это было только шапочное знакомство. Я был дружен с финансистом и как-то раз он решил похвастать своим домом, вот и пригласил меня с собой.
- Серега, не отвлекайся.
- Да, да... Гольский пробыл в Иконии около года, пока ГГ не посоветовал гражданам работать дома, а не шляться по заграницам в поисках работы. Мол, у нас рабочих рук не хватает, а вы шастаете по заграницам. Чиновники с привычным рвением тут же начали претворять этот совет в жизнь и возвращать людей домой. По моим сведениям, тогда из страны на заработки выехало что-то около миллиона человек. Именно тогда встал вопрос о чипах и массовом чипировании людей. Да... Маре было трудновато растить Игорька одной. Павел вернулся в Неверск, и они еще какое-то время жили на деньги, которые он привез с собой. А тут пришла пора собирать сына в школу, но его нигде не принимали, ведь к этому времени Гольские перебивались случайными заработками и "лентяйский" налог не платили.
- Но как же так? - возмутилась я. - Это же нарушение их конституционных прав!
- Женя, какая ты наивная, - с горечью отозвался Нырков. - Какая конституция? Какие права?
- Но это же полный беспредел и ужас!
- Ужас Гольских был еще впереди. В середине сентября в дверь наших друзей постучали. Это была комиссия по надзору за детьми уклонистов. Они приехали за Игорем. Старшая группы предъявила постановление об изъятии ребенка из семьи... Павел никогда не рассказывал о том, что тогда происходило в их квартире, но Игоря забрали...
- Куда? Как можно... - просипела я.
- Сначала в детский приемник, - жестко прервал меня Серега. - Потом в детский дом. Позднее детские дома и приюты были переименованы в ДДС ("Дома для сирот"). И при живых родителях дети стали именоваться сиротами. И именно с этого времени начал формироваться класс рабов, так называемых Послушников. Из ребенка вырастить раба гораздо легче, чем заниматься ломкой сознания взрослого человека.
- Нет, это не может быть правдой, - простонала я, переполненная сочувствием и жалостью. Я уже не могла скрыть своего потрясения. Но я, как всякий здравомыслящий человек, еще пыталась ухватиться за соломинку: - Но такие вещи скрыть невозможно! Мир бы узнал об этом! Правозащитные организации должны были вступиться за детей и их родителей...
Мои губы задрожали, и мне уже было не по силам сдерживать слезы, хлынувшие из глаз. В эту минуту я не могла представить себе эту отвратительную и трагическую картину, описанную Сергеем всего парой слов. Волна сострадания и безмерного горя захлестнула меня. Как женщина, как мать двоих детей я не могла не понимать, что творилось с моими любимыми друзьями в тот роковой час. Теперь я была убеждена в том, что Мара поседела именно в тот день, а Павел принял единственно верное решение: искать пути к сопротивлению беспределу, творящемуся здесь.
Я почувствовала приступ дурноты и сложилась пополам, чтобы угомонить разбуянившийся желудок. Слезы катились по моим щекам, но я не вытирала их. Я хотела, чтобы боль, пронизывающая меня насквозь, ушла вместе со слезами. Серега притянул меня к себе и погладил по голове, как маленького обиженного ребенка.
- Ну все, все, успокойся, - мягко проговорил он. - И пока Павел еще не присоединился к нам, я все же хочу договорить, прости. - Нырков собрался с духом и тихо заговорил вновь: - Когда Игоря забрали, Мара получила удар такой силы, что не смогла с ним справиться. От пережитого потрясения у нее начал развиваться острый психоз. Ее долго лечили. Паша продал оставшиеся золотые украшения Мары, которые они берегли на черный день. Друзья, правда с большим трудом, устроили его водителем в автопарк и ему стало немного легче с оплатой больницы, врачей и лекарств. Но вернуть, выкупить сына он не смог. Нужны были очень большие деньги. И отдавать детей даже за выкуп, чиновники не хотели. Рабский труд оказался очень востребованным, и страна нуждалась в нем. Так сказал ГГ. Поэтому никакие жалобы, уговоры, суды и адвокаты не помогли Гольскому вернуть мальчика домой, даже невзирая на то, что он уже имел работу.