Нырков надолго задумался. Молчала и я. Но потом все же Серега решил выложить все карты на стол.
- Ты спросила меня, почему мир не знает об этом? Так вот, вы знаете эти учреждения как воспитательные колонии для трудных детей, подростков и сирот. В ДДС детей учат читать и писать. Их кормят за счет государства. И с самого первого дня их пребывания там их зомбируют. Даже разработаны специальные программы и пособия, как это делать быстро и эффективно. С 8 лет они начинают работать. Бесплатно, естественно. Содержат их там до 23 лет, а потом приписывают к домам Высших или к предприятиям. Крепких и сильных физически отправляют на службу в армию или МОП. Иногда родители могут навещать своих детей, но представляться должны как благотворители. Дети должны забыть о родителях навсегда. За эти визиты и коротенькие свидания надо платить, и многим это просто не по карману.
Я чувствовала, как волосы шевелятся на голове. Я уже не просто плакала, я стонала:
- Хватит... хватит...
- Не плачь, Женечка, прошу тебя. Успокойся и вытри слезы. Я уже Пашку вижу. Я не хочу, чтобы он застал тебя такой... такой расстроенной, - виновато пробормотал Серега.
А Павел бодрым шагом, улыбаясь во весь рот, приближался к нам. Я быстро вытерла слезы и тоже попыталась изобразить улыбку. Но Гольский сразу заметил мое искаженное болью лицо и красные опухшие глаза. Он с тревогой поинтересовался:
- Ты плакала? Что здесь произошло? Зачем, Нырков, ты обидел мою дорогую подругу?
Серега чуть слышно ответил:
- Извини, Паша. Я ей все рассказал.
- Понятно. Что ж, двинули домой? Мара уже заждалась нас и, наверное, волнуется.
Гольский, не глядя на меня, подхватил свой рюкзак и без слов двинулся в сторону поселка. Мы с Серегой поплелись за ним.
Признаюсь, по дороге к даче Гольских, я еле тянула ноги. Я немного успокоилась и шла, опустив глаза. Мне казалось, что мои грязные и мокрые кроссовки, стали еще грязнее и тяжелее от налипшей на них грязи. Грязь намертво прилипла к подошвам и теперь оставалось только одно - выбросить кроссовки в мусорный бак. Отмыть их и придать им первозданную чистоту и белизну не сможет даже сам Господь Бог.
Все оставшееся время этого странного дня я пребывала в какой-то прострации. Я машинально выполняла какие-то действия, безразлично общалась с Гольскими и Нырковым. Что-то ела и что-то пила, абсолютно не чувствуя вкуса и запаха еды. Наверное, я что-то говорила и, думаю, отвечала на вопросы друзей невпопад. Но все это словно пролетало мимо моего сознания и совершенно не контролировалось мною.
Я не помню, когда с моей руки сняли смарт-браслет, как мы вернулись в город, как я приняла душ и завалилась на кровать. Только уже засыпая, я вспомнила о том, что не позвонила Олафу. Но встать, добраться до iPhone и сделать звонок мужу у меня не было сил.
День четвертый.
18.
Меня разбудила настойчивая трель iPhone. Это звонил Олаф. Обеспокоенный муж едва смог дождаться восьми утра.
- Доброе утро, милая.
- Привет, - пробормотала я в трубку, выудив ее из кармана джинсов, в беспорядке валявшихся на полу у кровати. - Который час?
- У вас восемь. Почему ты не позвонила вчера? - сходу начал наступление рассерженный Свенсон. В его голосе даже слышались нотки раздражения. И я легко могла себе представить, как он переволновался из-за того, что я не позвонила вчера вечером. А еще я была уверена, что если покопаюсь в списке непринятых вызовов, то обнаружу, что Олаф звонил мне уже раз десять. - Мы же договаривались, что ты будешь подавать голос каждый день. Это очень безответственно с твоей стороны не отвечать на мои звонки.
- Олаф, дорогой, прости. Я вчера очень устала. Надышалась свежим воздухом. Впечатлений было много. Вот и легла рано. Я просто не слышала звонков.
- Женя, я очень зол на тебя. Я думал, что с тобой что-то случилось. Нельзя же в самом деле так легкомысленно относиться к...
- Ну прости, - перебила я мужа и окончательно проснулась. - Я обещаю, что больше такого не повторится. Я буду звонить каждый вечер. Клянусь.
- Ну ладно, - смягчился Свенсон. - Как прошел день? Как рыбалка?
- День прошел замечательно, - без зазрения совести соврала я и, придав голосу жизнерадостности, похвасталась: - Я поймала жирного карася, и мы его съели. А еще маленького карасика, но мы его отпустили на волю.
- Ты поймала только две рыбки? Вот улов, так улов, - засмеялся Олаф. И я почувствовала, как его внутреннее напряжение начинает понемногу спадать. - А сегодня куда направишься?
- Пока не знаю. Буду смотреть по погоде.
- Хорошо, Женя. Вечером позвонишь?
- Непременно.
Свенсон еще раз потребовал от меня ежедневного отчета, и мы попрощались. Я положила iPhone на прикроватную тумбочку. Олаф всегда волновался, когда я отправлялась куда-то без него. И мне это нравилось. Я считала, что таким образом муж проявляет свою любовь и заботу обо мне. Хотя, порой, он все же перегибал палку, слишком опекая меня. Но я понимала, что, насмотревшись в своей клинике на страдания жертв нападений или аварий, он просто не мог быть другим. Его страх за мою жизнь и жизнь наших детей был естественной реакцией врача и мужчины, безмерно любящего свою семью.
В квартире было тихо. Я подошла к окну и отдернула штору. Утро было пасмурным, хмурым. Я подумала о том, что если пойдет дождь, то запланированная на сегодня поездка на кладбище может сорваться. Навестить могилки родителей я хотела уже очень давно. Расстояние, разделяющее меня и последнее место упокоения дорогих мне людей, было трудно преодолимым. Но я знала, что память о родителях, ушедших в мир иной, всегда будет жить в моем сердце.
Однако сейчас меня все же больше тревожило нечто иное. Как мне теперь общаться с Гольскими? Как себя вести с ними? Зная жуткую правду о старшем сыне друзей, я не смогу притворяться, что меня не ввергла в шок трагедия, произошедшая в их семье. Хотя... уже вчера вечером они могли догадаться о том, какой сокрушительный удар я получила. Теперь же я стояла лицом к лицу со сложной дилеммой: сделать вид, что все в порядке или деликатно проявить сочувствие и тем самым вызвать у Мары череду страшных воспоминаний.
Мои размышления прервал тихий стук в дверь.
- Можно? Ты уже встала? - спросила Мара, войдя в спальню.
- Да, Марочка. Меня разбудил Олаф.
- Идем завтракать. Жду тебя в кухне. Я "ссобойку" Ладе еще должна быстренько собрать. И она хочет с тобой попрощаться.
- Хорошо. Сейчас буду.
("Вот и решение проблемы. Никаких вопросов, никаких страданий и переживаний. Прошлое необходимо оставлять в прошлом. Жизнь продолжается").
Наскоро приняв душ, я отправилась завтракать. В кухне пахло свежезаваренным кофе и тостами.
- Привет, - я поздоровалась с подругой и уселась за стол, старательно делая вид, что вчера ничего из ряда вон выходящего не произошло.
В это время в кухню вошла Лада.
- Ой, тетя Женя, вы уже встали? Доброе утро. Мама, "ссобойка" готова? Автобус в 9-15, - защебетала девочка, а я принялась рассматривать ее школьную форму. Простое свободное коричневое платье. Белый воротничок и белые манжеты на рукавах. Черные колготки и черные полуботинки на толстой подошве. Этот отвратительный наряд, больше подходивший старой деве и собранные в строгий пучок прекрасные густые волосы не могли испортить природную красоту девочки. Выразительные умные глаза, точеный носик и брови вразлет говорили о том, что через годик-другой она превратится в очаровательную девушку.