6.
День шестой.
В восемь меня разбудила Варя. Робко, очень тихо она вошла в комнату и приблизилась к окну. Я окончательно проснулась от того, что она со всей силы, на какую только была способна, рванула тяжелую гобеленовую портьеру и впустила в спальню новый день.
Я потянулась и спросила у малышки:
- Какая погода на улице?
- Плохая, тетя Женя. Холодно и идет дождь. Вам нужно одеться потеплее.
Я прислушалась. Действительно, капли дождя громко барабанили в окно. В такую погоду тащиться на какой-то завод жуть как не хотелось, но, судя по всему, выбора у меня не было.
Варя подняла ясные глазки и в ее совсем недетском взгляде, я прочла заботу и желание сделать для меня что-то хорошее.
- Вам еще нужно взять зонтик. У вас есть зонтик? - деловито поинтересовалась девочка.
- Да, милая, не волнуйся. Зонтик у меня есть. А ты уже ела?
- Да. Мы завтракаем в шесть.
- Понятно, - отозвалась я и неохотно вылезла из теплой постели.
- Она приказала передать вам, что завтракать с вами не будет. Она уже уехала в правительство. И Разумовский заедет за вами в девять. А еще мне приказали спросить у вас: где вы будете завтракать, здесь или в столовой?
- В столовой, Варенька.
- Хорошо, я передам. Я могу уже уйти?
- Да, милая, можешь.
Девчушка выбежала из комнаты, а я отправилась в душ. Спустя полчаса я уже сидела в столовой и пила кофе. Варя крутилась возле меня, пододвигая поближе ко мне то масленку, то сахарницу, то хлебницу. Это наивное желание маленькой Послушницы угодить мне, вызывало с одной стороны жалость, а с другой чувство умиления. В столовой мы были одни, поэтому девочка не боялась проявлять свою заботу обо мне, выражая тем самым благодарность за проявленное мною вчера простое человеческое желание хоть чуть-чуть порадовать ее. Это милое создание всю жизнь будет вынуждено кому-то прислуживать, угождать и безмолвно сносить издевательства и унижения. Беззащитная и доверчивая, она пройдет все круги ада пока не осознает, что родилась свободной и никому не принадлежит, кроме себя самой. Но я надеялась, что совсем скоро все изменится. И маленькая Варя, и Игорек Гольский, как и многие другие дети-Послушники, обретут свободу и найдут свой дом, где ощутят любовь, понимание, ласку, заботу и нежность. Все то, чего лишили их нелюди, живущие за высокими бетонными стенами своих дворцов.
Наше уединение нарушила вошедшая в столовую надзирательница.
- Госпожа Свенсон, машина господина Разумовского уже у ворот, - хрипло доложила Светлана и строго выкрикнула, злобно сверкнув водянистыми глазами в сторону девочки: - Варька, марш отсюда! Тебя уже ждут в классе.
Малышку как ветром сдуло, а я укоризненно покачала головой:
- Ну, зачем вы так, Светлана! Мне кажется, девочка может здесь находиться и общаться со мной.
- Нет. Ее место сейчас в классе. Детям запрещено разговаривать с посторонними людьми, а особенно с гостями хозяйки. А эта дура ведет себя слишком навязчиво и развязно. Она будет наказана.
- Да за что? - воскликнула я.
- За то, что не выполняет требований хозяйки.
- Не смейте трогать девочку! - гневно вскричала я. - У вас нет прав наказывать ее!
- Есть, - односложно сказала надзирательница и вышла из столовой.
("Да... Местные порядки здесь жестокие. Бедная девочка...").
Я вернулась в свою комнату, напялила теплый свитер и сменила туфли на ботильоны на низком ходу. Порывшись в дорожной сумке, нашла зонтик и вытащила из шкафа куртку. Дождь по-прежнему лил как из ведра.
Спускаясь по лестнице и проходя через двор, я не увидела ни одного человека. Особняк будто вымер. Создавалось ощущение застывшей безжизненности, пустоты и безысходности. Бассейн без воды, фонтан без веселых струй воды, стремящихся вверх и мокрая, едва шевелящаяся листва деревьев. Сейчас я словно находилась на сцене какого-то второсортного театра с отвратительной бутафорской обстановкой, специально изготовленной для плохонькой пьесы. Настоящим и живым был только барабанящий по листве дождь.
Я вышла за ворота и направилась к огромному черному внедорожнику. Водитель, мужчина средних лет с выправкой военного, выскочил из машины и распахнул передо мной заднюю дверцу. Я забралась в салон и оказалась в объятьях Разумовского.
- Привет, Женька! Рад тебя видеть. Как тебе погодка?
- И тебе привет, Вовчик, - как можно веселее поздоровалась я. - Погодка шепчет.
- Я в семь часов получил свежую сводку погоды. Не волнуйся, часам к двенадцати распогодится.
- Хорошо бы.
- Ты действительно хочешь сегодня поехать на завод? - с наигранной веселостью поинтересовался Разумовский.
- А у меня есть выбор?
- Увы, дорогая, нет, - так же жизнерадостно ответил Вовчик. - Нас там ждут к десяти. Сам глава концерна будет проводить нашу экскурсию по цехам. А это при его занятости, случается крайне редко. Он лично сопровождает только Главу Государства и членов правительства.
- А ты член?
- Я? - рассмеялся в голос Вовка. - Нет, я Первый заместитель Министра иностранных дел.
- Ого! Да ты у нас, оказывается, высоко сидишь!
- Ладно, Женя, не ерничай. Помню я, как ты в студенческие годы любила подшучивать над всеми! Мне тоже от тебя порой доставалось.
- Прости, Вова. И не злись. Я не хотела тебя обидеть, - пошла я на попятный. - И, если говорить откровенно, я очень рада, что ты многого добился в жизни. Так высоко подняться может далеко не каждый. Respect тебе.
- Что правда, то правда. Не многие из наших смогли сделать такую блестящую карьеру, - хвастливо выдал Разумовский, прощая мне пошлую шуточку. - Я ведь начинал с пресс-центра МИДа. Потом защитил кандидатскую и какое-то время работал в Департаменте информации и печати. Вот и дорос за эти годы до Первого заместителя.
- Хочешь стать Министром?
- А кто бы не хотел? Войти в Высший Совет Десяти - это мечта любого амбициозного и напористого госслужащего.
- А чем занимается твоя жена? - поинтересовалась я, останавливая бахвальство Разумовского.
- Настя? Она сидит дома. Ей нет надобности работать. Я хорошо обеспечиваю свою семью.
Признаюсь, что я была поражена стремительным взлетом моего бывшего сокурсника. Да, он был умен, амбициозен и умел добиваться своего. Он всегда настойчиво и упорно двигался к своей цели. Но в Элитарии, как я теперь была уверена, этих качеств было явно недостаточно. Требовалось еще быть преданным и лояльным власти и безоговорочно поддерживать политику ГГ. А еще необходимо было быть безнравственным, циничным и морально нечистоплотным типом. Каковым и представал сейчас передо мной старинный приятель. Всем хорошо известно, что политика и мораль вещи несовместные.
В студенческие времена я всегда была уверена, что Разумовский преданный и верный товарищ, на которого можно положиться. И я задала себе вопрос: остался ли он таким в душе, или действительно изменился под давлением времени и обстоятельств? А может он всегда был приспособленцем и четко держал нос по ветру? Мой жизненный опыт подсказывал, что люди не меняются, а лишь мимикрируют, сливаясь с окружающей средой, ради спасения жизни и сохранения своего положения в обществе. Никто не хочет выделяться из толпы и быть "белой вороной". И Разумовский хорошо понял, что быть "белой вороной" в стае Высших (да и в любой другой среде) не выгодно и опасно. Потому что "белые вороны", не вписывающиеся в их среду и не готовые мириться с несправедливостью мира, погибают первыми.
Возможно, я сгущала краски, и Вовчик Разумовский на самом деле подхалимом и приспособленцем не является. Но если он смог подняться так высоко, то его местоположение в иерархии Высших говорило само за себя.
Что ж, я разочаровываюсь в людях уже не в первый раз. И это нормально. И это осознание как будто даже не очень взволновало меня, как и не произвела особого впечатления и очередная встреча с кортежем властителя.
Она произошла, как и в прошлый раз, в центре Столицы. Водитель Разумовского так же примерно прижался к бордюру, как еще вчера это сделал Нырков. Разумовский открыл окно и внимательно осмотрел людей, застывших на тротуаре.