Она зарумянилась, как булки, которые моя мать под нашими перекрестными взглядами вытаскивала из недр духовки.
— Отвернитесь! Чего уставились? — крикнула женщина, с трудом поборов оторопь.
Но, несмотря на жесткий тон, в голосе ее и теперь было больше испуга, чем возмущения.
Я повиновался.
Но, к моему немалому удовольствию, повернувшись, я очутился перед умывальником, таким образом, зеркало над ним добросовестно передавало мне каждое ее движение. Она быстрым взглядом оглядела себя, очевидно, проверяла, что я успел увидеть. И от этого еще больше смутилась. Затем торопливо застегнула гимнастерку. Пальцами быстро поправила волосы, и вдруг — о вечная женщина! — откуда ни возьмись перед ней появилось зеркальце, из какого-то тайника она извлекла губную помаду и подкрасила губы.
— Теперь можно!
Я заметил, что поверх зеркальца она поглядывает на меня.
— Ну, какого вы теперь обо мне мнения? Вы довольны мной? — сказал я, повернувшись к ней.
Она снова покраснела.
— Вы слишком много позволяете себе! — Но голос ее опять-таки выдавал скорее интерес, чем негодование.
— Я вас слушаю. Что вам угодно? — Тон ее стал официальным и ледяным.
— Вы имеете отношение к штабу дивизии? — спросил я.
— Да, но всего лишь как машинистка!
— Очень жаль! — вздохнул я.
Сожаление, видимо, отразилось и на моем лице, так как она внимательно посмотрела на меня. Пожалуй, я произвел на нее хорошее впечатление, и нетрудно было догадаться, что она ищет повода для сохранения нашего случайного знакомства.
Я оказался более находчивым, чем она.
— Что до официального дела, то обсудить его с вами я не могу, но что касается личного вопроса… Вы согласились бы поближе познакомиться с «эм пи»?
Она рассмеялась. Ей, видимо, импонировала моя гусарская прыть.
— Это можно обсудить. Но я даже имени вашего не знаю…
Некоторая доля мужской наглости — проверенное средство покорения.
— И я вашего тоже.
— Ну ладно, — сдалась она. — Меня зовут Кэрол. Вам этого достаточно?
— Вполне! Остальное — то, что на вас форма женского вспомогательного корпуса, — я и сам вижу. Ну, а лет вам едва ли больше двадцати — я установил это с первого взгляда. Как видите — все ваши данные налицо, так что…
— Вот и ошиблись! Мне все двадцать два. Больше вас ничто не интересует?
— По части анкетных данных — нет! А вообще-то намерения у меня весьма кровожадные.
Теперь отвернулась она и стала смотреть в окно. Прошло несколько минут. Наконец она круто повернулась ко мне лицом. В глазах ее плясали веселые искорки.
По ним я все понял.
— Итак, когда мы встретимся? — спросил я, не дожидаясь, пока она заговорит.
— Где? Или вы об этом не подумали? — подтрунивая надо мной, спросила она.
С этого дня мы в течение долгих месяцев вместе проводили все свободное время. Ездили в Фейетвилл — город, созданный охотниками поживиться на счет военных, — где каждый форт-браггский гость мог найти развлечение по своему вкусу. Если вам хочется посмотреть стриптиз — вы его увидите. Если вам нравится игра в карты или бинго или вы имеете желание расшвырять свои деньги по различным автоматам — пожалуйста, перед вами тысячи возможностей. Здесь в ряд выстроились публичные дома к услугам всеми почитаемой армии США.
Мы с Кэрол посещали кинотеатры и наиболее приличные увеселительные заведения. Ну, а после первой недели — и маленькую меблированную комнату, которую мы сняли в угоду своей любви. Кэрол была любовницей сознательной и стыдливой — она предпочитала темноту, но при этом умела наслаждаться до полного самозабвения.
Почти полгода прошли в этих неземных восторгах. И тогда в лагерь к нам был переведен один из ее прежних парней. Она мне об этом не говорила, но, по-видимому, именно этот человек познакомил ее впервые с радостями любви. Как только он появился на горизонте, Кэрол тотчас же заметно охладела ко мне.
Особенно, должен сказать, обстоятельство это меня не огорчало, но самолюбие мое было задето. До сих пор я оставлял девушек, а теперь брошенным оказался я сам… Такое положение показалось мне нетерпимым. Я чувствовал, что унижен. Замечал плохо скрываемые ехидные усмешки проходящих мимо меня знакомых парней.
Мной все больше овладевало раздражение.
И тут судьба отдала соперника в мои руки.
Я нес службу на шоссе. В это время, за полдень, движение на шоссе было небольшое. Мои мысли то витали где-то в Шопроне или Фертёде, где я оставил свою невесту Магди, то возвращались к матери и братьям в Уолсли-Хилс. Я вспомнил даже Форт-Джэксон, затем стал копаться в своей необычайной только теперь устраивавшейся судьбе с немалой долей горечи в прошлом и заманчивыми перспективами на будущее. Думал и о Кэрол, в объятиях которой, что греха таить, хорошо отдыхалось.
Машины шли редко, с большими перерывами. Вдруг за одним из ветровых стекол я заметил знакомое лицо.
«Вот он, хахаль Кэрол!» — со злобой подумал я, когда машина прошуршала мимо.
Дальше я уже не сознавал, что делаю.
Раздался свисток. Машина затормозила, но колеса ее еще проползли несколько метров по асфальту.
— Что случилось? — высунувшись в окно, спросил мой соперник. И узнал меня. Лицо его исказилось. Он имел основание предположить, что эта встреча плохо кончится.
«Что ты делаешь? — предостерегал меня внутренний голос. — Ты хочешь воспользоваться служебным положением, чтобы…»
«Ну и что! — огрызнулось мое второе «я», то самое, злобное, тщеславное. — Он мне бросил вызов, а я ему сделаю нокаут. Вот и все!»
— Выйдите! Предъявите права! — распоряжался я громче принятого.
— Но почему?
Его сопротивление еще больше взвинтило меня: «Скажите, этот тип продолжает и здесь перечить мне!»
— Вы нарушили правила уличного движения — скорость машины была опасна для жизни!
— Это неправда! Спидометр показывал семьдесят миль в час… Вы просто затеваете ссору!
В это время мимо проезжал один из наших джипов. Оттуда заметили, что из задержанной мной машины кто-то сильно жестикулирует через окно. Джип остановился.
— Что у вас стряслось?
Вопрос этот осенил меня.
— Он гнал машину с опасной для жизни скоростью. А теперь еще и грубит мне, отказывается предъявить права.
— Он лжет! Он просто имеет зуб на меня! — взорвался парень, ее, Кэрол, парень.
Больше сказать он ничего не успел, так как главный сержант, начальник патруля, ударом закрыл ему рот.
Парня тут же выволокли из машины, затолкали в джип и увезли.
К тому времени как меня сменили и я уселся писать рапорт о случившемся, он уже прошел «по круговой».
Я, конечно, должен объяснить вам, что это значит.
Согласно правилу, военная полиция должна обращаться с задержанным в рамках вежливости и человечности до той минуты, пока он не начинает сопротивляться, огрызаться, упорствовать, становясь недостойным вежливого обхождения. Я говорю «пока»…
Судить же об этом полностью предоставлено «эм-пи»!
Ритм допроса постепенно переходит в более стремительный. На допрашиваемого градом сыплются вопросы, он не успевает даже думать над ответами, не то что глядеть по сторонам. По резиновому ковру к нему незаметно, сзади, подбираются солдаты военной полиции и окружают его.
Допрашивающий внезапно вскакивает с места и с размаху бьет задержанного по лицу. Удар рассчитан, заучен, задержанный не может не пошатнуться. Солдат, что стоит у него за спиной, пинком подталкивает его дальше. Покачиваясь, тот идет «по рукам», от одного солдата к другому, и на него сыплются самые безжалостные, самые тяжелые удары. Наконец задержанный… Надо заметить, что дежурный еще в начале расправы вызывает военную скорую помощь. Вот что значит «по круговой»!..
Кэрол не удостоила меня больше ни единым словом.
Да она меня больше и не интересовала. Мне все это уже порядком надоело, пора было поставить точку над «и».
Тем не менее этот случай, в течение многих недель, правда, все бледнея, не выходил у меня из головы. Я еще и еще раз вспоминал подробности, снова и снова решал, сладок или горек вкус мести, вел нескончаемые споры с самим собой.