Умолк и лес. Мы снова и снова осветили кусты, ветви деревьев, но ниоткуда выстрелов больше не было.
Мы спустились по лестнице.
Джон был мертв, Курт тоже. Андраш сжимал левую руку: между пальцами сочилась кровь. Не беда. Он живой — это главное. На краю леса мы увидели лишь кровавые следы. И больше ничего и никого.
Мертвых товарищей мы забрали с собой. Машина поднялась над джунглями.
Джунгли… Куда, возможно, еще вернемся мы, куда после нас придут и другие, такие, как наш, отряды… не раз еще они будут прочесывать эту непроходимую чащу… опять здесь будут бои, польется кровь! Но, до тех пор пока будет жив хоть один вьетнамец — в этом-то мы уже убедились, — здесь повелителем будет вьетконг.
Глава двенадцатая
На кубинской земле
После месячного пребывания во Вьетнаме нас отозвали в Америку. В Сайгоне остались две могилы — Джона и Курта.
— Вы были нашими пионерами! Молодцы! — прощался с нами генерал Маккар. — Вы избавили президента Дьема от одного из опаснейших главарей бандитов и открыли путь отрядам войск специального назначения. Что и говорить, здесь нужны именно такие богатыри, как вы. Только вы можете одержать победу в борьбе с сорняком джунглей!
У меня на языке вертелись слова, что этот «сорняк» я считаю непобедимым. Но рассудок, как и всегда, снова взял верх над порывом.
Время шло, а образ Ме не покидал меня. Он и теперь меня преследует. Перед моим мысленным взором то и дело встает ее милое половецкое лицо, чарующие черты которого будто создал вдохновенный художник, копна ее ниспадающих на спину пышных черных волос, два холмика Фудзиямы…
Джон понес должное наказание, но Хорст и Рикардо спаслись. Я еще в Сайгоне решил, что при случае напомню им дупло баньяна…
На отдых нас отвезли в Форт-Брагг. Но этот отдых длился недолго. После него…
Андраш уехал в Корею. Алекс в качестве «коммивояжера» был направлен в Аргентину. Рикардо попросту исчез, мы представления не имели куда. Кроме меня, остался Хорст, но я его сторонился как прокаженного. Я его презирал, более того — ненавидел.
Тем тягостнее было мне, когда в один прекрасный день я получил новый приказ и перед нашим полковником навытяжку стояли трое: Хорст, Рикардо, неожиданно появившийся откуда-то, и я. Было ясно, что нам придется выполнять вместе какое-то задание. Бок о бок, друг за друга… Ох, трудно будет! С этими мне будет очень трудно. Я это знал, но должен был подчиниться.
К сожалению, солдат не волен подбирать себе партнеров.
— Вам дается три дня. За это время с помощью макета вы изучите географию Кубы, а также снимки, сделанные воздушными разведчиками. Куба, по всей видимости, скоро станет театром наших боевых действий. Вас мы засылаем вперед. Все остальное вы узнаете перед отправкой.
Так гласила инструкция.
Мы детально изучили географию острова, начиная от провинции Пинар-дель-Рио до находящейся в самом дальнем его конце Ориенте. Изучили и основные сельскохозяйственные культуры страны; мы твердо знали, что Вегас славится табаком, а Ла-Хина и Пинос — апельсинами и грейпфрутами, что кофе возделывается в Ориенте, а сахарный тростник — чуть ли не повсеместно. Это было для нас очень важно потому, что при проведении операций растения часто оказывали нам большую услугу: они прятали нас, были нашими помощниками и отчасти орудием борьбы.
— Подожженные плантации сахарного тростника отвлекают внимание жителей, вызывая при этом панику, — пояснял Рикардо. Его, как уроженца Кубы, назначили нашим инструктором и руководителем.
— Вы и представить себе не можете, что за прекрасная и величественная гора, наша Сьерра-Маэстра! — говорил он в другой раз, и в его голосе чувствовалось волнение.
Какая-то внутренняя необъяснимая сила подстрекала меня разобраться в характере Рикардо, фанатично любившего и в то же время ненавидевшего свою родину.
«Здесь нет, в сущности, никакого противоречия, — пытался я найти ключ к разгадке психологии этого человека. — Скорее всего, он зол на режим, изгнавший его».
Мое неуязвимое второе «я» тут же взбунтовалось.
«Режим, говоришь? Только на режим, по-твоему, он зол? Но ведь он собрался жечь, разрушать, то есть навлечь беду на своих же ни в чем не повинных перед ним земляков. Из каких побуждений? Уж не из патриотизма ли?»
«Да какое тебе, собственно, дело до психологии Рикардо? Что тебя подстрекает снова и снова мысленно к нему возвращаться?»
«Дело в том, что ты сам такой же, как Рикардо», — сам собой вынырнул откуда-то ответ.
«Глупости!» — пытался я защищаться против этой мысленной реплики.
«В таком случае попробуй, докажи обратное! Ну? Так в чем же дело? Может, ты равнодушен к своем Венгрии? Нет? Ну вот видишь! А пошел бы ты на нее, ежели бы…»
Я насилу оборвал этот внутренний спор. Он стал мне неприятен, очень неприятен. Слишком много в нем было горечи.
Всю свою волю я сосредоточил на том, чтобы получше изучить поле нашей предстоящей битвы. Я старался самому себе доказать, что выступаем мы снова потому, что от этого зависит наша жизнь, судьба, возможная карьера. Но я знал, что, в сущности, спасаюсь этим аргументом от самого же себя.
Вдобавок еще и от Магди пришло письмо. Я его даже не распечатал. Аккуратно сложив, спрятал в бумажник. Боялся, что ее строчки — о чем бы они ни говорили — снова взбудоражат меня.
Когда мы познакомились со всем необходимым для выполнения нового задания, нашу группу отвезли в Панаму. Около недели провели мы в предоставленной нам на базе Рио-Хато удобной квартире. Были приняты строжайшие меры к тому, чтобы оградить, изолировать нас от личного состава местного гарнизона. Общаться нам было дозволено лишь с несколькими офицерами и еще с одной личностью в штатском, заботившейся о нашем быте.
На аэродром нас троих отвезли в ночное время. Самолет, ожидавший нас на бетонной площадке, напоминал распространенное в Соединенных Штатах воздушное такси. Взлетная полоса освещалась прожекторами; нельзя было не увидеть красующийся на корпусе и крыльях самолета панамский государственный герб.
«Ух, брат, это пахнет большим свинством!» — чуть было не слетело у меня с языка. Подмеченная деталь окончательно укрепила во мне мысль, возникшую еще с самого начала приготовления в путь, что переброска эта будет куда серьезней, чем наши вьетнамские похождения.
— Вот вам пилот! В течение нескольких часов ваша жизнь будет в его руках. Но вы можете полагаться на него: он парень что надо! — С этими словами майор, отдававший последние приказания, представил нам терпеливо ожидавшего человека в форме пассажирского флота.
Мы поздоровались с ним за руку. При этом ни он, ни мы не назвали себя. Это был высокий, статный парень, рукопожатие его было крепкое и решительное.
Едва мы сели в самолет, как загудели моторы. Машина рванула с места, пробежалась по земле и, набирая скорость, взмыла вверх.
Этот наш полет ничем не отличался от предыдущих. Только необъяснимая тревога охватила меня на этот раз сильней, чем когда бы то ни было.
Что за дурацкое предчувствие? Я слыхал о том, что солдат чует свою судьбу…
«Дурак ты, Фери! — ругал я самого себя. — Ты точно старуха из твоего родного захолустья, которая все еще верит в привидения и приметы, в ведьм и сны!»
От «захолустья» мои мысли перескочили в Шопрон, оттуда — к Магди.
«Надо бы тебе прочитать ее письмо. Ты его не прочел, не ответил ей, а ведь, кто знает, будет ли у тебя еще возможность…» — заныло у меня где-то внутри.
«Вот опять зловещие предчувствия! Черт бы их побрал! Надо что-то предпринять, отвлечься… Нехорошо, когда солдат перед выступлением распускает нюни!»
Я посмотрел на своих товарищей. Оба они сидели молча, углубленные в собственные мысли. Видно, и у них было подобное настроение…
«Надо что-то предпринять против этой ужасной тоски. Но что?»
И тогда заговорил Рикардо.
— Эй, ребята! Вы видели когда-нибудь настоящих кубинских девушек? Нет? А ведь на нашем острове — самые яркие цветы! Сколько их ни расцветает — все для любви! Да-да, для любви!