— Идет, — сказал он и отпер двери класса.
Как всегда, дядя Петре сперва обошел вокруг школы, помедлил на пороге, огляделся и только после этого, рывком отворив дверь, вошел.
— Ну, ребята, принесли? — спросил он, отирая пот со лба.
Коле высыпал на стол патроны.
— Сегодня меньше. Черепахи куда-то запропали.
— Уж не итальянцы ли всех съели? Или эти негодницы саботируют? — горько усмехнулся дядя Петре и уже серьезно добавил: — Как бы наших не подвести.
— Где ж нам патроны раздобыть? — шепотом спросил Коле.
— В селе есть дома, где еще со старых времен хранят ружья и патроны. Кое с кем я уже договорился. Нам нужно все это незаметно собрать и переправить нашим.
— А где они, наши? — как ни крепился, не выдержал Танас.
Дядя Петре большим пальцем показал себе за спину:
— В горах.
— А когда мы их увидим?
Испытующе оглядев всю команду, дядя Петре сказал:
— Сегодня ночью партизаны будут ждать нас у часовни.
В радостном волнении посмотрели мы друг на друга.
В дверь постучали. Дядя Петре в мгновение ока сунул в печку мешочек с патронами. Коле припал к замочной скважине и облегченно вздохнул:
— Это Васе. А я испугался — Бузо.
— Держите с ним ухо востро, — предупредил дядя Петре. — Уж больно часто они с отцом возле «лягушатников» отираются.
— Опоздал малость. Весь чердак пришлось перерыть, — прерывисто дыша, сказал Васе. Вытащил из кармана гранату и протянул ее дяде Петре. — Вот, думаю, нашим сгодится.
— Откуда она у тебя?
Васе ответил не сразу:
— От отца осталась.
Дядя Петре внимательно осмотрел гранату, завернул ее в тряпицу и положил за пазуху.
Из школы мы научились выходить тихо, не привлекая к себе внимания.
* * *Когда мы вышли за околицу, луна предательски следовала за нами по пятам. Впрочем, яркий свет луны был нам только на руку — как бы иначе мы карабкались по такой крутизне, да еще густо заросшей лесом? Первый грудью раздвигает ветки, и они со всего размаха хлещут по лицу того, кто идет сзади. Защититься нечем — в руках у нас обмотанные мешковиной ружья. Приходится пережидать, покуда пройдет тот, кто впереди. Так гуськом и продвигаемся: во главе дядя Петре, за ним Коле, я, Васе, Джеле и Марко. Время от времени передаем по цепочке: «Тсс! Тише!» Останавливаемся, переводим дух, прислушиваемся. Разбуженные шумом шагов, гомонят на деревьях птицы. Как ни старайся ступать неслышно, опавшие листья оглушительно шуршат под ногами. Дядя Петре уже сто раз нас этим попрекнул.
Издалека часовня похожа на побеленный и взгроможденный на вершину холма валун. Конечно, мы бывали здесь и раньше, но всегда днем. Сейчас же все вокруг кажется непривычным и таинственным. На душе тревожно. От усталости дрожат колени, дышать все труднее. Ружье оттянуло руки, так и манит присесть на камень — вон их сколько разбросано по склону. Но я знаю, что оружие — коварная штука. Не зря говорят, что ружье раз в год само стреляет. Поэтому я с опаской перекидываю его через плечо и иду дальше след в след за Коле.
Дядя Петре оставляет нас дожидаться в кустах, а сам идет к часовне. Раздается его отрывистый, как у сойки, свист. Откликаются таким же свистом. Дядя Петре возвращается и ведет нас за собой. Перед входом в часовню стоит человек, одетый в итальянскую униформу. С перепугу у меня волосы на голове зашевелились. Но тут на его пилотку упал отблеск лунного света, и я перевел дух: звезда! Внутри нас ждал еще один человек — вот когда я прямо-таки обомлел.
— Узнаете? — улыбаясь, спросил дядя Петре.
— Учитель! — вскрикнули мы в один голос.
Не помню, то ли учитель так сильно прижимал нас к себе, то ли мы так крепко его обнимали, только от радости мы чуть не задушили друг друга.
— Так вы живы, учитель!
— Да, ребята, я жив и счастлив, что не обманулся в вас. Петре мне все рассказал. Молодцы! Родине и ваша помощь нужна, ведь вы ее сыновья. Я рад, что вы включились в нашу борьбу.
От гордости и от волнения сердца у нас колотятся часто-часто, еще немного, и выскочат из груди. Горло перехватило. Коле удалось-таки прошептать:
— А мы думали… И тетя Анджа плачет…
— Вчера Петре отнес ей записку. Товарищи направили меня в этот район, теперь будем видеться чаще. Мы вам доверяем, но дело предстоит опасное, будьте готовы ко всему. Связь будем поддерживать через Петре, от него будете получать задания.
И опять, как вражеский лазутчик, кралась за нами луна. Только на этот раз нам все было нипочем: ни бьющие по лицу ветки, ни с грохотом осыпающиеся из-под ног камни. С какой-то необыкновенной легкостью мы не бежали даже — летели вниз. Бедный дядя Петре из сил выбивался, остерегая нас.
Село встретило нас злобным собачьим лаем. Мы поскорей разошлись в разные стороны и растворились во мраке садов.
X
С тех пор как учитель ушел в партизаны, для тети Анджи и Славчо настали горькие дни. Оставшись без средств к существованию, тетя Анджа долго не хотела расставаться со школой, как могла, боролась с нищетой, на несколько дней растягивая горсть муки. Дядя Петре всячески утешал и ободрял ее в самые тяжелые минуты. «Дай срок, — говорил он, — еще лучше прежнего заживем». Но день ото дня жить становилось все тяжелее. Тревога о муже, голод совсем подкосили тетю Анджу, но виду она не подавала, скрывая ото всех свое горе и страдания. Только ведь нас не проведешь! Мы нюхом чуяли, когда у нее не оставалось ни крупинки, и несли из дома кто что мог. А в последнее время придумали и кое-что получше. Вечером подбираемся потихоньку к амбару старосты, раздвигаем висящие на одном гвозде доски и набиваем котомки кукурузой. Ух, сколько же ее здесь! Говорят, староста в этот амбар годами не заглядывает. Да и зачем? Семья-то у него — он да жена, а запасов столько, что хватило бы половину села прокормить. Да только он скорее удавится, чем подаст тебе даже плесневелую корку. Вон пугала у амбара понаставил, чтобы, упаси боже, птицы не повадились. Хороши сторожа, нечего сказать!
— Не дело это — у старосты таскать, — заикнулся как-то Джеле.
— Видали, «не дело»! По-твоему, пусть тетя Анджа с голоду умирает, так, что ли? — рассердился Коле.
Хозяева встречают нас радушно — нипочем не догадаешься, как тяжело у них на душе. Кукурузу тетя Анджа не мелет, не до того, варит как есть, да еще и нас угощает.
Но однажды она с грустью сказала:
— Мальчики, пожалуйста, не надо мне ничего больше приносить.
— Да почему же, тетя Анджа?
— В горле кукуруза эта застревает, краденая она.
Мы не знали, куда девать глаза. И как она узнала? Скоро тетя Анджа перебралась в дом к своей подруге, а дядя Петре принес ей весточку от учителя, и жить стало немного веселее.
Так Славчо опять остался один. Он вернулся в продуваемую всеми ветрами развалюху, где когда-то жил с матерью, но дядя Петре пожалел его и приютил у себя. Все дни Славчо проводит с нами. Куда мы — туда и он.
Правда, в последние дни он нас почему-то избегает. Днем Славчо исчезает из села, а вечером ухищряется прошмыгнуть незамеченным. И чего он скрытничает?
Сегодня Калчо позвал нас и вполголоса сообщил:
— Знаете, где Славчо пропадает?
— Где?
— В жандармерии!
— Что он там потерял?
— Почем я знаю! Видел ненароком, как он туда входил.
Разумеется, не долго думая, мы бросились в эту самую жандармерию, что стоит на перекрестке с ведущей в город дорогой. Раньше там жили жандармы, приставленные следить за порядком в наших краях, но сейчас это был просто заброшенный дом с окнами без стекол и снятыми с петель дверьми. Издали его можно было принять за башню с бойницами и проломами в стенах. Когда в село нагрянули фашисты, жандармов и след простыл, а сюда с кирками да клещами явились сельчане и унесли все стекла и двери — не пропадать же добру! Уже за километр от дома разило таким запустением, что отсюда давно убралась и последняя мышь.
Бесшумно обошли мы вокруг дома, собираясь ворваться неожиданно, чтобы огорошить Славчо, а заодно и выведать, какого черта он тут целыми днями околачивается. Но задумка наша сорвалась. Нежданно-негаданно из дома выскочил Славчо и наставил на нас винтовку: