Гек, Зеф и Яна собрались на втором этаже в клубе – так называлась большая общая комната. Здесь стоял телевизор, видеомагнитофон и аудиоцентр с набором кассет. Сначала все решили, что полчаса перед сном – это прекрасная возможность поговорить и наконец рассказать друг другу что же произошло за последние месяцы с каждым. Но вдруг оказалось, что сейчас вспоминать свои неприятности перед попаданием в спецшколу никому не хотелось. Да и успеется еще не раз все обсудить.
– Музыка – лучшее средство для отдыха. – заявил Зеф, подошел к рядам кассет и начал там рыться.
– А я кстати почти и не устала. – удивленно заметила Яна.
– И я тоже. – подтвердил Гек. – Усталость появлялась в течении дня постоянно, но тут же менялись занятия и она проходила.
– Да, – задумчиво произнес Зеф, – попали мы. Здесь подготовочку нам дают по самому высшему классу. О, нашел! – он вытащил из стопки кассету.
– Что это? – спросил Гек.
– Второй бранденбургский концерт Бетховена. – объявил Зеф.
– Нет, это я не вытерплю! – решительно заявил Гек, – Ты мне хочешь отравить полчаса отдыха перед сном?
– Это же классика! – важно произнес Зеф, – От слова «класс».
– А что, группы «Кино» там нету в этой стопке кассет? – спросил Гек.
– Нет, вот это уже я не вытерплю! – возмутился Зеф. – Ты еще поставь ту дрянь, которая на вашей дискотеке играла!
– Ту дрянь я сам терпеть не мог.
– Вы еще подеритесь! – возмутилась Яна.
Гек и Зеф сразу остыли. И тут Яна заметила гитару, висящую в углу.
– А кто-нибудь играет на гитаре? – спросила она, кивнув в сторону угла.
– Я играю. – сказал Гек.
– Так может ты сыграешь?
– Сыграть-то я могу, вот только петь я не умею – совершенно нет голоса.
– Совсем-совсем? – разочарованно протянула Яна.
– Совсем.
– Артем, а ты? – она обернулась к Зефу.
– Не Артем, а Зеф. – улыбнулся Зеф, – Петь я умею. И даже песни когда-то свои писал. Но я не умею играть.
– А как же ты песни писал? – удивилась Яна.
– Ну вот так, писал и пел.
– А ты скажи Геку что играть, и пой! – предложила Яна.
– А что ты умеешь играть кроме «Кино»? – осведомился Зеф.
– Баха играть не умею. – в тон ему ответил Гек.
– Да зачем мне Бах, мне бы какие-нибудь блатные три аккорда.
– Тебя не поймешь, – удивился Гек, – то у тебя Бах, то блатные аккорды. – он действительно взял два простых аккорда и стал тихо наигрывать какой-то жалобный ритм.
– А что тут удивительного, я же зэк. – усмехнулся Зеф.
– Поздравляю. – отозвался Гек, Хотя я тоже не без этого.
– Ух ты, а в какой зоне ты срок мотал? – обрадовался Зеф.
– До зоны не дошло, но в «Крестах» я посидел.
– А, так что ты понимаешь в жизни! Ты не сидел на нарах, не лепил шахматы из хлебного мякиша?
– Але, базар! – перебила их Яна, – Вы хотите испортить мне вечер своими разборками кто из вас круче?
– А что ты хотела? – со смешком обернулся Зеф, – Нормальная оленья ситуация: два самца и самка, самцы машут рогами. Кто круче, того самка и выберет. Передачу «В мире животных» смотрела?
– Ну человек же не олень! – возразила Яна.
– А в чем разница? Ситуация такая же.
Яна задумалась.
– А вы мне оба нравитесь! – объявила она. – Я вас двоих выбираю. Поживем-увидим. А теперь уже спойте что-нибудь наконец!
Гек с Зефом переглянулись и рассмеялись.
– Играй простую блатную мелодию. – Зеф деловито высвистел незатейливый мотив. – Понятно?
Гек перебрал струны.
– Во, то что надо. – обрадовался Зеф и объявил, – Блатная шахматная песня. Написано в зоне этим летом. – И он запел:
Я родился и вырос как пешка, королем по району ходил.
Никому я не делал плохого, только черную кепку носил.
Но однажды я женщину встретил – она мимо плыла как ладья.
И тогда я сказал: «Эй подруга, ты немедленно будешь моя!»
А она завизжала как падла, конь какой-то на помощь прибег.
И ее я прирезал на месте от любви и душевных тревог.
Повязали меня офицеры, в суд народный судить повезли.
Тихо плакала мама-старушка когда сына в тюрьму заперли.
У двери клетки тесной и черной – офицер будет долго стоять.
Номер клетки моей Е-4, мне свободы вовек не видать.
А на воле крутые расклады: кореша мои в дамки пошли.
И теперь они ходят ферзями, это значит – почти короли.
Офицер стережет меня в клетке, начал я от тоски погибать…
Он стоит у двери Е-4, как же как же его на Е-5 ?
Он стоит у двери Е-4, как же как же его на Е-5!!!
* * *
Часть V. Аэропорт
АЭРОПОР. Лето 1998 года.
Самолет медленно выкатывался с базовой площадки аэропорта. Вполсилы гудели тягловые моторы, неуклюже покачивались крылья, но двигался самолет уверенно и спокойно. Он проехал всю площадку, развернулся, притормозил и покатился в обход, выбираясь к началу взлетной полосы. Это был обычный «Боинг», принадлежащий немецкой авиакомпании, через два часа он должен коснуться немецкой земли, точнее, берлинского бетона. Вдруг самолет застыл. В этом не было ничего необычного – нормальная предстартовая процедура. Сейчас диспетчеры дадут команду и он устремится вперед, только уже не маневрируя по дорожкам аэропорта, а стремительно набирая скорость всеми ходовыми моторами.
Но диспетчер не давал команды. И тому были причины – по взлетной полосе навстречу самолету стремительно двигался приземистый джип, а с противоположной стороны раздалась очередь – Гриценко определил, что стреляли из старого доброго Калашникова – и показался второй джип. Машины встали по бокам «Боинга», и из распахнувшихся дверей посыпались люди. В тот же миг один из люков «Боинга» раскрылся, и кто-то из выскочивших кинул в образовавшийся проем какой-то предмет, напоминающий небольшой пистолет. И действительно – немедленно внутри самолета раздался приглушенный выстрел и из люка на бетон выпало тело в форменной одежде помощника пилота. Вслед за ним высыпалась, раскатываясь в воздухе, веревочная лестница, и шестеро приехавших – Гриценко отметил, что их было именно шестеро – слаженно и быстро подняли в люк два тюка из джипов и забрались сами. Лестница убралась и люк закрылся. Все происшествие заняло ровно четыре минуты, и к «Боингу» уже подъезжали три патрульных машины внутренней охраны аэропорта «Шереметьево-2».
Неожиданно люк распахнулся снова, и оттуда буквально вышвырнули крупного человека в строгом сером костюме – не смотря на то, что его руки были скованы наручниками, он сумел в воздухе перевернуться и приземлиться на ноги. В следующую секунду он дернулся в сторону, но автоматная очередь из люка распластала его по бетону, мешая брызги крови с искрами бетонной крошки. Через секунду в люке появился человек в плаще. Лица его не было видно, но вся его поза показывала, что его просто выставили насильно в проеме люка: было в позе что-то нелепое – как будто выставили не живого человека, а остекленевшую куклу. Взвод подъехавшей внутренней охраны, успевший рассосредоточиться за своими машинами и джипами прибывших, никак не отреагировал на это – очевидно команды «огонь» они еще не получили – слишком мало прошло времени, чтобы хоть кто-нибудь сумел понять что вообще произошло. Гриценко отметил про себя, что внутренняя охрана сработала оперативно, даже подозрительно оперативно для такого молниеносного случая. И он решил, что скорее всего она была поднята по тревоге минут на семь раньше – когда темные джипы только прорывались на поле действия с разных сторон аэропорта, а что они прорвались с боем было теперь уже очевидно.
Раздался еще один выстрел и хотя видимость была размытая, Гриценко показалось, что лоб человека в проеме буквально взорвался изнутри. Тело рухнуло на асфальт рядом с двумя предыдущими, и люк закрылся.
Крылов выключил проекционный экран и быстро, деловито начал: