– Слышно, все понял. – произнес Первый на том конце линии.
– Но для компромисса мы имеем два условия и без их выполнения с вашей стороны выдача не состоится. Значить так, первое – это выдача всех граждан иностранных подданств и второе – это беременная женщина, и ее выдать немедленно.
– Нет. Сейчас мы диктуем условия. – ответил Первый.
– Эта… Не имею, значит, приказа действовать в этом случае. Тогда я значит докладаю что вы отказываетесь на наши условия и начинаем штурм.
Динамик молчал. Гриценко продолжил.
– Я имею приказ чтобы граждан иностранных подданств и беременную обеспечить в полную безопасность, иначе мы рассмотрим вариант штурма, потому что компромисс это когда условия выполняются с двух сторон, мать вашу, вы щас имеете дело со службами внутренних дел России, понимать надо и мы не допустим подвергать опасности иностранных граждан и беременную.
– Компромисс – мы выдаем одну беременную и точка. – произнес Первый медленно и внушительно выговаривая слова.
– Все, так точно, значить утвердились на этом! – быстро и энергично затараторил Гриценко, перебивая Первого.
Психологический прием был прост и наивен – это был первый ход в цепи действий Гриценко, и он не особо рассчитывал, что первый ход сработает. В запасе было еще шесть вариантов развития основного плана и еще три запасных плана, если основной не удастся. Но первый же ход сработал: Первый действительно находился в сильном напряжении не смотря на спокойный голос, и он действительно хорошо представлял, что условия, выдвинутые террористами изначально, просто фантастичны и находятся на грани реальности – достаточно одной капли, и – кто их знает, этих военных – дадут команду на штурм самолета, и конечно погибнут все и провалится вся тщательно подготовленная и до этого момента прекрасно продвигавшаяся акция, ну не считая конечно неожиданности с беременной женщиной. Но в то же время Первый ожидал подвоха и понимал, что пока он диктует условия – он владеет ситуацией. То, что он произнес, не входило в изначальный план акции, но ведь и сама беременная женщина не была запланирована, а от нее нужно было срочно избавиться, это Первый понимал. Он знал, что беременная была до некоторого времени дополнительным козырем, который при правильной подаче ускорит ход операции – именно поэтому Первый сообщил о беременной когда выставлял условия. Но теперь, в тот момент, когда, судя по всему, противник условия принял, беременная стала обузой. Первый бы ее расстрелял без зазрения совести – слишком много было поставлено на карту и слишком мало он ценил человеческую жизнь, но он понимал, что сразу после этого начнется штурм. Поэтому Первый и сам не знал зачем он произнес это – возможно просто взыграла древняя гордость, не позволившая отдать противнику фишку без боя, – но он сказал:
– Взамен беременной мы возьмем еще двух заложников.
– Это в условия не входит! – запротестовал Гриценко.
Первый уже и сам понял, что действительно погорячился и этот ход был совершенно лишним. Но отступать было поздно:
– Я сказал – вместо беременной мы берем двоих.
– Так точно, двоих. – неожиданно согласился Гриценко.
Первый насторожился и подумал, что комендант Сидоров не так прост как кажется – он представил себе как к трапу самолета подводят двоих амбалов-спецназовцев и усмехнулся. Все-таки сегодня в нем ожила жестокая восточная кровь предков-воинов, и кровь требовала повелевать и властвовать безраздельно.
– В течение трех минут вам надлежит согнать к трапу двадцать обычных пассажиров аэропорта и мы сами выберем кого мы возьмем.
– Это неслыханно! – возмущенно перебил его Гриценко.
Он был бы рад закричать: «Да! Да! Согласен!» – потому что это был самый лучший вариант Игры, но он не мог этого сделать – слишком наглым и неслыханным было требование, если бы Гриценко его выполнил, то, одумавшись, бандит мог бы усомниться – действительно ли комендант Сидоров выгнал из здания аэропорта толпу мирный пассажиров чтобы отдать их в лапы заложников? Поэтому Гриценко продолжил:
– Мы эта, не можем ставить под угрозу новых граждан!
Первый очевидно уже и сам это понял, поэтому спросил:
– А журналисты есть в аэропорту?
– Да уже много приехало. – ответил Гриценко.
– Прекрасно – наберите добровольцев из журналистов.
– Но это никак… – запротестовал было Гриценко, но Первый его не слушал:
– Если среди них мы увидим хотя бы одного переодетого спецназовца, мы дадим очередь по всей толпе. Но если вы поступите благоразумно, то мы выдадим вам вашу беременную суку и покажем что мы честно выполняем свои условия. Да или нет?
– Минутку, я доложу руководству! – заорал Гриценко.
– Да или нет? Чтобы через три минуты у самолета была толпа журналистов. Я повторяю последний раз – да или нет?
Гриценко держал паузу и смотрел на дверь – неожиданно она распахнулась и в комнату влетел молоденький сержант. Гриценко вскинул руку, приказывая ему замереть и крикнул испуганным голосом «коменданта Сидорова»:
– Да!!
– Конец связи. – объявил Первый.
В его голосе чувствовалось удовлетворение и превосходство.
Гриценко стукнул по клавише отбоя и рывком повернулся к вошедшему:
– Ну что, готово?
Вбежавший сержант отрапортовал:
– Все восемь бригад "Д" заняли позицию.
– Действуем по плану А1 – «журналист». – кивнул Гриценко. – Игра сработала!
Краем глаза Гриценко заметил, как один из присутствующих, заместитель начальника ФСБ Сырчуков, чуть приподнял свой массивный подбородок и потянул воздух ноздрями, как часть делают люди, когда собираются вдруг сделать вслух какое-то решительное заявление. Гриценко не любил Сырчукова, впрочем по служебной линии им приходилось пересекаться крайне редко. Не любил он его за твердолобость и излишнюю наглость, а особенно за то, что сам Сырчуков терпеть не мог Гриценко и при случае это демонстрировал. Вот и сейчас Сырчуков произнес достаточно громко, чтобы слышал Крылов:
– Думаю не стоит радоваться прежде времени, вам поручили непосильное для вас дело, Гриценко, хотя пока вам везет.
Гриценко не мог сейчас терять ни минуты времени, но Сырчуков произнес слова, которые могли быть обращены против Гриценко если операция все-таки пройдет неудачно, и произнес это специально в присутствии Крылова. Собственно говоря, по сути Сырчуков сейчас просто нагло заявил, что, мол, Крылов сделал ошибку, поручив операцию Гриценко. Одернуть зарвавшегося Сырчукова должен был сейчас сам Крылов, но Крылов промолчал – значит у него действительно были сомнения не сделал ли он ошибки, поручив операцию людям Гриценко, а не группе «Альфа». И Гриценко этого оставить так не мог. Он удивленно приподнял одну бровь, повернулся к Сырчукову и веско произнес:
– Везет? Я не знаю такого слова – «везет». Везет – шофер в личном автомобиле, и везет он туда, куда проложены асфальтовые дороги. И если я проложил дороги, я имею право требовать, чтобы шофер вез меня туда, куда мне нужно.
– Действительно, комментарии сейчас неуместны. – проговорил Крылов, обращаясь к Сырчукову. Сырчуков наклонил голову в знак того, что понял замечание Крылова. Но Крылов снова повернулся к Гриценко и задумчиво произнес, – Проложены дороги… Это хорошо, но все-таки, что бы вы сделали, если бы террорист не потребовал новых заложников?
– Было маловероятно что он потребует новых заложников, но он потребовал. Да еще из числа пассажиров аэропорта – это конечно был бы лучший вариант, но я не мог согласиться. Собственно на это я и не рассчитывал – я планировал навязать ему журналистов. Но это была только первая часть Игры – навязать новых заложников. Если бы она не прошла, я бы последовательно пробовал так же незаметно убедить его потребовать на борт не заложников, а тех же самых журналистов и телевизионциков, но для для открытого заявления, или, скажем, представителя ООН или депутатов, в конце концов разрешить пройти в самолет врачам чтобы принять роды.
– Ваши люди врачи и могут принять роды? – недоверчиво спросил Крылов.
– Мои люди могут все. – веско ответил Гриценко.
С этими словами он повернулся вышел из комнаты. Жест конечно был театральный, но ничего другого не оставалось. Сейчас он ставил на карту всю свою карьеру, даже больше – дело всей своей жизни, и сегодня он не опасался делать такие категоричные заявления. Он понимал, что если операция пройдет успешно, то и Крылов и все присутствующие будут вспоминать и цитировать эти его слова. Ну а если операция провалится… Что ж, тогда уже будет совершенно безразлично что, кому и когда говорил бывший генерал Гриценко…