— Батя, ты чо мне хочешь сказать, что нож в сердце не кидают?
— Яна, знаешь что? Сходишь завтра в поселок на живодерню и попросишь разрешения кинуть нож в бычью тушу — тебе все сразу станет понятно. Это перед деревяшками мы все гордые ходим.
Не говоря ни слова, Яна взяла нож и со злостью метнула его еще раз. Целилась она очевидно в глаз, но нож прошел мимо деревянного виска, еле слышно чиркнув по голове манекена, и с шелестом опустился в зеленые заросли молодой крапивы. Раньше бы Яна топнула ногой от досады, но теперь она не обратила на свой промах почти никакого внимания, и это конечно не укрылось от внимательного взгляда отца.
— Яна, нам надо наконец с тобой серьезно поговорить, пойдем-ка в дом.
Яна вздохнула, сходила за ножом в крапиву и вернулась. Они прошли по сырой от утренней росы тропинке сквозь заросли весенней сирени и вышли к белому трехэтажному дому с длинными рядами окон вдоль стены. Дому, как две капли воды похожему на остальные такие же дома этого военного городка в тридцати километрах от Ярославля. Они неслышно поднялись по стоптанной деревянной лестнице на второй этаж и вошли в квартиру. Навстречу им вышла мать в застиранном фартуке.
— Ну что, напрыгались? Садитесь за стол, как бы Яне в школу не опоздать.
Отец только отмахнулся. Вот уже много лет каждое утро он вытаскивал дочь на улицу или на спортплощадку, или в спортзал — когда они дислоцировались в Выборге, у них был хороший зал. И каждое утро по два-три часа майор Луговой, лучший десантник-инструктор гарнизона, обучал дочь всему, что умел сам. А сам он, прослужив шесть лет в спецназе, да пройдя войну в Афгане, умел немало. В шестнадцать лет Яна прекрасно плавала и ныряла, быстро и метко стреляла из любого армейского оружия, могла водить грузовик, танк и БТР, выполнять работу радиста и стрелка-наводчика, и многое-многое другое. Луговой не ограничивался утренними тренировками дочери, и в частях на него порой посматривали с удивлением, когда он выгонял Яну бежать кросс вместе со своими взводами или выдавал ей парашют и брал с собой в самолет. Впрочем он никогда не переступал служебных границ — на серьезные операции и учения Яна конечно не попадала. Надо сказать, что для Лугового такое положение дел порой было по своему полезно. Собственно и звание майора он получил, можно сказать, благодаря Яне.
Дело было в прошлом году — в часть неожиданно нагрянул важный генерал с очередной проверкой. Ничего не подозревающий Луговой дрессировал своих ребят на турниках спортплощадки. Услышав громовой мат, доносившийся из-за складов боетехники, генерал из праздного любопытства отправился поглядеть что там происходит и выглянул за угол железного ангара. Собственно ничего особенного не происходило — вдоль шеренги в меру подтянутых рядовых второго года расхаживал старший лейтенант и жутко орал на всех вместе и на каждого в отдельности. Лица его не было видно, так как он стоял спиной. Трое отжимались рядом на бетоне, а один бедолага корячился, уцепившись за перекладину и судорожно дрыгая ногами в попытках подтянуться еще разок. Дело очевидно было для лейтенанта привычное — очередное недовольство личным составом и небольшой разнос, да и молодые десантники очевидно попадали в такой переплет не первый раз и смиренно ждали окончания бури — судя по всему лейтенант пользовался большим уважением. Дрыгающийся бедолага все-таки сумел более-менее вразумительно дотянуть свой подбородок до перекладины и соскочил на землю, потирая руки. Немедленно лейтенант обернулся:
— Твою мать, ублюдок, я же сказал шестнадцать! А ты подтянулся сколько? Думаешь Луговой не сосчитал пока орал на остальных таких же говнюков как и ты? Что ты топчешься передо мной как муха в сметане, мать твою?
Генерал отметил про себя фамилию старшего лейтенанта и продолжал смотреть, задумчиво подкручивая ус. Его интересовало лишь одно — как они могли узнать что генерал приедет в часть с проверкой, когда он решил ехать сюда в последний момент? А если не знали что он приедет, то откуда такая прыть — ведь явно лейтенант старается напоказ?
— Не мог больше. — вдруг виноватым басом произнес детина и признался, — пятнадцать…
Вероятно это натолкнуло лейтенанта на какие-то свои ассоциации и он заорал снова:
— Да ты десантник или жужелица колорадская, которая икру метать собралась? Что ты на меня вылупился как морской окунь на калькулятор? Моей дочери пятнадцать, так даже она двадцать пять раз подтягивается!
Генерал усмехнулся пор себя — уж слишком нарочито брехал языкастый лейтенант напоказ — для него, генерала. Генерал решил, что это слишком, и уже собрался выйти из-за куста и устроить хороший разнос, но ситуация на площадке стремительно развивалась — не поворачивая головы лейтенанта заорал: «Яна! Яна, иди сюда!» Из-за аккуратно подстриженных кустов вышла маленькая худенькая девочка-подросток и подошла к площадке.
— Подтянись двадцать пять раз! — рявкнул лейтенант, — Покажи этим отморозкам!
И, к великому изумлению генерала, девчонка легко подпрыгнула, повисла на перекладине и подтянулась ровно двадцать пять раз! Не без некоторого труда конечно, как определил генерал опытным взглядом, но внешне ровно и по большому счету безукоризненно. Эту историю генерал с тех пор рассказывал много раз, а через две недели старший лейтенант Луговой стал майором…
— Завтрак подождет! — сказал отец, — Яна, нам надо серьезно поговорить. Что с тобой происходит в последнее время?
Яна еще раз обвела глазами очередную маленькую квартиру с вылинявшими обоями, стертым деревянным полом, пошарпанной мебелью и засушенными еще с прошлого лета дикими цветами-колючками в дешевой стеклянной вазе на шкафу. И она решилась.
— Отец, мне все надоело! Слышишь — все! Меня задолбали эти твои тренировки с восьми лет, это дерьмо вокруг, эта сучья школа…
Луговой побагровел, ударил кулаком по столу, но тут же взял себя в руки:
— Я спрашиваю — что случилось? Чем тебе не нравится твоя жизнь? Чем тебе не нравится школа — ты же учишься на одни пятерки?
— Да там только дебил не сможет учиться на пятерки! — заорала Яна в ответ.
— Когда ты окончишь школу и поедешь поступать в женское военное училище — там будет подготовка лучше. — неуверенно сказал Луговой.
— Я не буду поступать в ваше училище. — сказала Яна тихо.
— Правильно. — ответил Луговой, — Я в последнее время тоже думаю, что тебе надо попробовать в ярославский университет на техническую специальность. У тебя же прекрасные способности к технике.
— Да мне боком не уперлась эта техника. — по прежнему тихо произнесла Яна, — я поеду в Москву поступать в театральное училище.
— Что? — взревел отец, — Это что еще за новости? Моя дочь вдруг пойдет дрыгать ногами по кабакам?
— Сергей, может не сейчас… — робко начала мать, стоящая в дверях комнатки.
— Подожди. — рявкнул отец. — Так что это еще за новости?
И тут Яна взвилась и начала кричать. Она кричала о том, как ей надоели эти постоянные разъезды по воинским городкам, как ей надоела эта новая школа с тупыми учителями и дебилами-одноклассниками, как ей вообще осточертело это лесное предместье Ярославля, заброшенное и забытое, в отличие от прошлой крупной базы в центре Выборга, где хоть был поблизости свой кинотеатр и свой дом пионеров с кружком электроники, и как ей надоела вообще вся эта игра в солдатики, и весь этот зеленый цвет, который окружает ее с самого детства.
Отец слушал ее не перебивая. Майор Луговой был неглуп и где-то в глубине души понимал, что этим все должно было кончиться когда-нибудь. Так уж случилось, и не его вина, что Мариша родила ему не долгожданного сына, из которого он обязательно бы вырастил воина, бойца, а родила ему дочь. А Луговой хотел сына. Он вся жизнь мечтал о сыне. И не вина Мариши в том, что больше у нее не могло быть детей. Сам Луговой рос без родителей — в детдоме, и поэтому воспитание ребенка ставил превыше всего. И он решил тогда — если уж так распорядилась судьба, что у него нет сына, то он может воспитать дочь и сделать воина из нее, хоть такая идея казалась ему поначалу кощунственной. Просто уж очень хотел Луговой вложить душу в воспитание ребенка, а умел он хорошо в своей неудачной жизни только воевать и тренировать. После того, как его выгнали из спецназа, воевать он не мог. Зато мог тренировать и пошел в инструктора. И так же как он тренировал своих солдат, он стал тренировать дочь, даже еще тщательней. Он еще не очень четко представлял себе будущую судьбу дочери, но хотел чтобы она пошла по военной линии. Конечно он понимал, что десантника из девчонки не сделаешь, и в самых смелых мечтах Яна лет через десять представлялась ему как минимум шифровальщицей столичного генштаба, благополучно устроенная в жизни. И обязательно замужем за генералом. И все свободное время он уделял воспитанию дочери. Природа щедро наградила Яну — не смотря на хрупкое с виду телосложение, она обладала удивительной для девчонки физической силой и ловкостью, многократно усиленной ежедневными тренировками. Кроме того, Луговой с удивлением обнаружил, что Яна обладает цепким умом и интересуется такими вещами, как механика, автоматика и даже мистическая для Лугового электроника… Может виной тому было мальчишеское воспитание Яны, но она с удовольствием с четвертого класса бегала по кружкам выборгского дома пионеров и удивляла учителей тем, что все премудрости техники осваивала моментально — ей не надо было повторять по два раза. В школе она тоже училась блестяще, а в старших классах серьезно увлеклась математикой, химией и физикой. Тогда Луговой стал задумываться — а не попытаться ли дочери поступить в институт? Он не очень хорошо представлял какое место в армии она сможет занять, окончив например институт связи, но почему-то был уверен, что жизнь ее должна быть связана с армией и только с армией, наверно потому, что не мыслил иной жизни и для себя. Но Яна обладала еще одним качеством — упрямым и своевольным характером, и хотя она раньше никогда не смела ослушаться отца, Луговой чувствовал, что этот день не за горами. И вот это случилось. И Луговой чувствовал, что рушится все — все силы, вся жизнь, которую он посвятил воспитанию дочери, шла крахом. Но он понимал, что сделать тут уже ничего нельзя — все-таки он был умным человеком и чутко разбирался в житейских вопросах.