Люк открыл картинки проекта крутящейся, переливающейся разными огнями, башни в 84 этажа, где каждая квартира вращалась в нескольких плоскостях, поворачиваясь за солнцем. Фантастический дом, где будут жить самые успешные люди планеты. Люк как раз рассматривал планы квартир, когда зазвонил телефон. На дисплее высветился номер Габи. Он знал, что она снова будет его мучить. На секунду у него мелькнула мысль не отвечать, но это ничего бы не дало. Так он в своей жизни еще никогда не попадал…
Риоджи Найори
Риоджи Найори прибыл в лабораторию в половине седьмого утра. Двери корпуса были открыты, внизу сидел заспанный охранник, который ему улыбнулся: «Доброе утро, доктор Найори.» Надо же запомнил его фамилию. Странно. Риоджи поднялся на шестой этаж, провел своей карточкой по щели запора и войдя в зал, увидел, что он пришел на работу самым первым. Иногда первым приходил Роберт Клин. Они были очень разными, да и что могло связывать Найори-сана, отпрыска древней традиционной семьи из Осако и калифорнийца Клина, чьи предки-авантюристы приехали в Калифорнию, привлеченные Золотой лихорадкой? Казалось бы ничего. Конечно были лежащие на поверхности вещи: возраст, страсть к науке, талант, но существовал еще один фактор, о котором оба знали, но не любили об этом распространяться. Речь шла об их привлечении в программу продления жизни, когда оба были уже довольно немолодыми людьми. По-сути это не было только их решением, как всегда происходило впоследствии с другими, им предложили продлить свою жизнь спецслужбы и поскольку предложение было довольно настоятельным, то оба согласились, ощущая, что выбора им тогда не оставили.
Найори родился в 1913 году, первый сын человека из сословия Сидзоку, довольно богатого, знатного, близкого к императору. Отец был членом миссии Ивакуры, возглавлявшей курс на модернизацию страны. С миссией отец побывал в пятнадцати европейских странах и навсегда проникся идеей технического прогресса и интеграции Японии в мировую экономику. Когда родился Риоджи отец примкнул к партии либералов, которая в противостоянии партии милитаристов потерпела поражение, и отец вынужден был уйти в отставку. В начале тридцатых годов Риоджи был призван в звании офицера в Императорскую армию и был отправлен в Китай, где служил до окончания войны в 1945 году. Не идти под знамена он не мог, это было почетной обязанностью старшего сына. После войны он поступил в Осакский Государственный Университет на медицинский факультет, на кампусе Суйта.
Как же давно все это было. Они с другими ребятами бродили по древним тропам Кумано-Кодо, где тогда не было никаких туристов. Дорожки, проходящие через девственный лес горы, спускающиеся к рекам Куманогава и Тацукава, принадлежали только им. Замшелые ступеньки, святые могилы, камни с надписями, синтоистские кумирни, буддийские монастыри. Древняя Япония, где он тогда ощущал себя дома. После получения диплома Риоджи стал микробиологом и примерно в это же время познакомился со своей будущей женой Акеми, что по-японски означает «яркая красота». Откуда ее родители знали, что их девочка станет красивой? Угадали. Хотя вряд ли они об этом думали, просто звучное женское имя, не воспринимаемое буквально.
Приглашение в Америку Риоджи получил от руководства Стенфордского университета, его публикации по продлению человеческой жизни их очень заинтересовали. Он принял решение переезжать в Калифорнию. Акеми не возражала, женщина следует за мужем, иначе и быть не может, но Риоджи знал, что Америка ее страшила. Акеми была из гораздо более патриархальной семьи, чем он. Как же она ждала рождения первого ребенка, уверенная, что если она окажется бесплодной, Риоджи с ней разведется и будет конечно прав, потому что она не смогла выполнить самый главный женский долг. Родители выбрали ему Акеми, по обычаю он обязан был бы на ней жениться, даже, если бы девушка ему совсем не нравилась, но Риоджи повезло: Акеми была само совершенство. Впрочем Риоджи знал, что родители ни в коем случае не стали бы настаивать, если бы Акеми оказалась не в его вкусе.
Он сам к Америке привык быстро, в глубине души был даже рад, что покинул Японию и может стать частью западной цивилизации. Он старался перенять все традиции американской жизни: приглашал гостей на барбекю, ходил в рестораны и бары. Жены и подруги коллег так хотели принять Акеми в свой круг, и она тоже всей душой желала быть полезной мужу, но во время совместных выходов на природу была так напряжена, так неестественна, что Риоджи со смешанным чувством жалости и досады стал оставлять ее дома. Его английский был беглым и богатым, хотя и с легким акцентом. Как же иначе? В детстве у него был гувернер-англичанин, и отец посылал его стажироваться в Оксфорд. А вот Акеми английским совсем не владела, учить его не хотела, говорила, что ей язык не нужен. Когда к ней обращались, не в силах понять, что кто-то может не знать английского, Акеми мелко кивала головой и вежливо улыбалась, но в ее глазах металось смятение. Он, Риоджи, делал любимую жену несчастной. Сначала ему пришлось выдумывать всякие предлоги для ее постоянного отсутствия, а потом его женой все просто прекратили интересоваться. Когда родился сын, Акеми хотела назвать его японским именем, но Риоджи настоял на том, что сын будет Джоном. Акеми не возразила ему, но тайно плакала, уверенная, что имя защищает человека, а теперь ее ребенок останется без защиты и с ним может случится что-нибудь плохое.
Когда Джон был маленьким, Акеми была совершенно счастлива и спокойна. Риоджи был на работе и не знал, как она балует, холит и лелеет своего сынка. Как же иначе, ведь, он был «драгоценным подарком Неба». Машину она водить так и не научилась, сидеть за рулем казалось ей неслыханным, и когда в транспорте подросшему Джону никто и не думал уступать места, Акеми очень удивлялась. Джон рос изнеженным, инфантильным, незрелым. Акеми и не думала поощрять его взросление и даже представить себе не могла, что сын после учебы покинет их дом. Он был старшим сыном, других у них не родилось, и по японскому обычаю должен был бы остаться с родителями даже после женитьбы. Риоджи пытался уверить жену, что Америка — не Япония, и нельзя растить сына в такой расслабленности и беззаботности. Воспитанная в покорности, мягкая Акеми больше слушала, никогда не переча мужу, но Риоджи прекрасно знал, что она с ним не соглашалась: Джон — настоящее сокровище и его надо хранить в укромном и защищенном месте, то-есть дома, с ней.
Сын уходил из дому, иногда не приходил ночевать, стал скрытным и каким-то нервным. Риоджи ничего не замечал, а Акеми беспокоилась, но обладая характерным для японок гибким мышлением и чрезвычайно высоким порогом терпения, не раздражалась, была с Джоном молчаливой и тоже покорной, ведь он же мужчина. Несмотря на возражения Акеми, Джон уехал учиться в Йель. Акеми собралась было последовать за ним на кампус, но Риоджи категорически запретил ей это делать. На каникулы сын приезжал домой, рассказывал, что все профессора его хвалят, но Акеми только говорила ему, что надо больше работать. Джон был талантлив, но Акеми больше ценила в людях усердие. Сам Джон считал, что он в жизни многого достигнет, потому что он «как папа», талантливый человек, и достигнет цели с легкостью. Если бы он знал, как много усилий потратил его отец, чтобы сделаться одним из ведущих специалистов мира в своей области. Ну откуда он мог бы это знать. Практически все отцовские исследования были в 60-ые годы засекречены. Джон бросил университет, уехал жить в коммуну хиппи, а они ничего об этом не знали. Да, Риоджи сейчас со стыдом признавал, что жизнь сына в те времена не очень его интересовала.
Он работал над методом, позволяющем удлинять на целую тысячу нуклеотидов человеческие теломеры — концевые участки хромосом, от длины которых во многом зависит процесс старения организма. Они были заворожены своими исследованиями: воспроизводство здоровых клеток происходит путем их деления. В ходе каждого деления концы теломер уменьшаются. По мере взросления и старения эти «колпачки» уменьшаются и в какой-то момент достигают точки невозврата — клетка прекращает деление и окончательно умирает. Это и есть причина старения. Что тут поделать? А они доказали, что можно использовать медицинское вмешательство извне для непосредственного увеличения участков хромосом при помощи модифицированной РНК, несущей в себе теломеразные обратные транскриптазы. Ввести эту РНК — и клетки начнут вести себя как молодые, активно делиться. Правда, удлиненные концы теломер снова начинают с каждым новым делением укорачиваться. Надо было разрабатывать особые препараты, блокирующие этот процесс. У них все получилось, хотя до успеха было еще очень далеко, но тогда Риоджи этого конечно не знал. Не знал он и, что с использованием работ произойдет. Интересно, остановился бы он их, если ему это было известно?