- Поехали-поехали-поехали!!! - заорали штурмовики хором опешившей от такого зрелища Аньке, и та сорвалась с места в карьер, оставив на асфальте черный след от буксующих покрышек.
Жора и Сыч уткнулись в заднее окно и услышали, как в ангаре что-то взорвалось - явно что-то мощнее гранаты из подствольника.
- Ты куда попал? - прокричал Сыч, пытаясь переорать рев двигателя.
- Я не знаю!
И в тот же мир бОльшая часть ангара скрылась в огромном грибовидном облаке, из которого выбегали горящие люди и слышались хлопки взрывающихся патронов.
- Что ж мы, б..я, наделали?... - потрясенно спросил Сыч, но Жора не стал ему отвечать.
Тем же вечером команду взяли.
Дубровского - в штабе, где тот пытался замести следы, и уже готовился полить всё бензином и поджечь. Сыча и Жору - на улице, внезапно выскочив из ниоткуда, окружив и потребовав сдаться. Аньку - на работе, попросив выйти на пару минут.
Как оказалось, сцапали их не бандюки и даже не полиция, а ФСБ.
Друзей поодиночке куда-то отвезли, заперли в помещении без окон, похожем на подвал, и принялись увлеченно допрашивать. Всех троих то ломали и били, то ласково уговаривали написать явку с повинной и во всем чистосердечно признаться, то грозились посадить в камеру к зэкам, сказав "Вот вам новый петух", то горько вздыхали и говорили, что им очень не хочется ломать жизнь таким молодым людям.
Обработка длилась почти всю ночь, а наутро, когда казалось, что все уже потеряно, пришло неожиданное спасение.
Как в голливудском кино, в камеру стучался и входил незнакомый человек в черном костюме, выгонял дознавателя, и объяснял очередному замученному члену Команды, что нужно будет делать, дабы избежать проблем. Он не давил, не упрашивал и даже ни в чем не убеждал - он просто говорил, как НАДО будет сделать, и эта его спокойная уверенность действовала лучше всякого прессинга.
Команду, имевшую весьма бледный вид, снова воссоединили, на этот раз в одном микроавтобусе (черном и наглухо затонированном Шевроле Экспресс), где по-быстрому привели в порядок и отправили на Лубянку.
Там, в одном из просторных кабинетов, им всё и объяснили.
- Итак! Запоминайте как следует, и не вздумайте кому-нибудь сказать что-то другое. Вы, - говорил один из чернокостюмных, обводя Команду взглядом - Наш спецотряд. Создан специально для борьбы с теми авторитетами, которых проще убить, чем посадить. Вы не профессионалы, и это сделано специально для того, чтобы вас труднее было вычислить. На протяжении последних месяцев вы работали на нас и выполняли наши приказы. Тот склад, который вы так красиво и громко взорвали - ваша работа по НАШЕМУ приказу. Вас уже нельзя скрывать, поскольку вы спалились, и поэтому мы покажем вас по центральному телевидению, как героев, предотвративших государственный переворот.
- Переворот? - округлил глаза Дубровский.
- Да. Вы, ребята, сами того не зная, предотвратили мятеж. Те нацисты в ангаре - вы не задумывались зачем им столько оружия?
Дубровский задумывался, но предпочел о своих догадках не говорить.
- Скажу откровенно, переворот этот мы проморгали... Я проморгал. И вы мне поможете не попасть под репрессии. Всё зависит от вас, так что учтите - если я пойду на дно, то утяну вас с собой.
Команда учла.
Друзей отвезли на телевидение, взяли десяток интервью и сняли в ток-шоу, где телевизионщики, видать, для пущей красоты назвали их супергероями.
ФСБ-шники вручили друзьям какие-то награды, предложили всяческую помощь и содействие, кого надо - устроили на новую работу, помогли деньгами, пообещали охрану от самых неуемных бандитов, и приказали никогда больше не брать в руки оружие, жить мирно и не отсвечивать.
А Сыча, который после ночи в подвале как-то нехорошо изменился, уложили на реабилитацию в дорогую клинику, и приставили личного офицера, который должен был за ним открыто наблюдать и, в случае чего, пресекать... Да что угодно пресекать. Мало ли на что способен пойти человек, получивший душевную травму.
И в самые короткие сроки всё затихло. Ребята нашли долгожданный покой, и это стало концом Команды. Погони, перестрелки и кровь ушли в прошлое. Друзья общались теперь все меньше, вели себя прилично, принялись налаживать собственные жизни. Сыч даже женился. Однако, никто ничего не забыл.
16.
Анькин стиль вождения был Салаге явно не по нутру.
В кузове взятого напрокат фургона воняло бензином и немилосердно трясло. К тому же, не было окон, и вместо сидений - явно не входившие в комплект деревянные скамейки. Короче, обычный грузовой "Соболь". Синего цвета. Напротив Салаги сидел Сыч, и, если бы в кузове было хоть немного света, то было бы видно, что он зеленый, как крокодил Гена.
- Меня сейчас стошнит... - тихо выдавил Сыч, - Прямо на щит...
Салага и сам еле сдерживался. Дубровскому хорошо - он на переднем сиденье, как босс...
- Что, завидуешь? - спросил Сыч, как будто прочитав мысли Салаги, - Знаю, что завидуешь. Я бы и сам с большим удовольствием сейчас сидел впереди с открытым окном и пялился Аньке в декольте. Но, такая наша штурмовая доля...
Салага издал короткое и болезненно прозвучавшее "Хе-хе", и затих, борясь с собственным желудком и килограммами адреналина, поступавшими в кровь от одной мысли о том, что они едут на штурм. Не на страйкбольный, где всё понарошку, а на настоящий, боевой. Да, разумеется, вчерашней ночью он штурмовал притон, но одно дело - отстреливать невооруженных наркоманов, а совсем другое - переть на вооруженную толпу.
Дубровский допросил Пьера, и тот очень быстро выдал всё, что знал. Что интересно, пленного негра даже пальцем не тронули - всю работу сделала ломка, превратившая грозного, поначалу, Пьера в безвольный овощ, готовый продать хоть родную мать за укол.
Операция намечалась серьезная, поэтому выдвигались всей командой.
С обеда до вечера Сыч гонял Салагу. Он провел краткий инструктаж на тему действий в паре, потом потренировал работу в движении - и вот, Салага уже едет на войну. Было ли ему страшно? Черт возьми, да, но и боевой азарт никто не отменял. В конце концов, он сам хотел попасть в Команду, и мечта осуществлена. Он - супергерой. Он борется с преступностью. Он - машина для убийства, боец самой лучшей Команды в мире. И он не смог бы отказаться, даже если б ему и дали шанс не поехать на задание.
- Не ссы, Салага. - снова подал голос Сыч, - Просто слушайся меня. Я буду подавать команды, говорить громко и внятно. Так что просто слушайся, не поддавайся панике - и будет нам счастье. К тому же, нас никто не просит устраивать там Сталинград. Всё будет нормально! Зашли, забрали, вышли.
Кто-то в кабине постучал по перегородке.
- Пора, одеваемся!
Машина сбавила ход, трясти стало значительно меньше, и это помогло. По-крайней мере, тошнота немного отпустила, и не пришлось догонять снаряжение, летающее из одного угла кузова в другой.
Сыч зажег фонарик, привычными движениями надел на себя тяжелый бронежилет с паховой пластиной и воротником. Шлем с забралом и узкой прорезью для глаз оставил на потом, и подошел к Салаге, дабы помочь. Совместными усилиями они снарядились, и Салага, что называется, на своей шкуре почувствовал, насколько настоящее снаряжение отличается по весу от страйкбольных копий.
- Эт-та еще что такое? - нахмурился Сыч, когда увидел, как Салага крепит что-то на каску.
- Камера. Go-Pro. А что?
- Ты чё, кино снимать собрался?
- Эмм... - Салага впал в замешательство, - Ну, да... Архив и всё такое...
Сыч только тяжело вздохнул:
- Сними ее, полудурок. И убери с глаз моих подальше.
Упаковавшись, зарядив оружие и приготовившись выходить, Сыч постучал по перегородке. Машина остановилась для того, чтобы высадить Дубровского, которому предстояло занять заранее подготовленную позицию где-то на крыше. Пассажирская дверь захлопнулась, машина снова рванулась вперед, и, спустя полминуты, резко затормозила, заложив хорошо знакомый Сычу по прошлым высадкам крутой вираж.