Генерал закончил.
- Всё? - спросил Сыч.
- Угу. - буркнул генерал.
- Тогда резюмируем. Обращаюсь еще раз к тем, кто смотрит это видео. Генерал Гаврилов жив. Нас всего лишь подставили и использовали в своей войне. Нам дали информацию о появившейся в области банде, состоящей из мигрантов-негров, и приказали эту банду уничтожить, а когда мы выполнили свою задачу - подставили. Мы не хотим причинять никому зла. Мы - не психи и не маньяки. Нам нужна ваша помощь! Помогите распространить эту информацию. Где угодно. - Дубровский замолчал, подыскивая нужные слова, - До свидания. - наконец, сказал он, и обратился к невидимому оператору, - Выключай!
23.
В подъезде Сычу дали чем-то тяжелым по голове, и очнулся он в уже знакомом помещении без окон, сидя на жестком стуле, надежно зафиксированный наручниками. Пристегнули всё, что можно.
За столом напротив него сидел Пал Палыч, в неизменном черном костюме.
- Очнулся? Хорошо. - он открыл лежащую на столе толстенную папку, и принялся неторопливо ее листать. Иногда останавливался на чем-то, и читал, горестно качая головой. Папка была Сычу хорошо знакома - ее он видел не раз, и она стала надежным спутником его ночных кошмаров. На обложке красовалась огромная надпись "дело Љ", и фотография Сыча. Три на четыре, матовая, без уголка. Судя по всему, скопированная с пропуска на работе.
Сыч поймал себя на том, что фокус "фейса" с медленным пролистыванием толстого личного дела уже не вызывает былого трепета.
- Ваша фамилия, имя, отчество. - оторвался, наконец, Палыч от папки и удосужился взглянуть на Сыча.
- Пошел нах..й. - ответил Сыч таким же спокойным тоном, не повышая голоса.
"Фейс" попытался скрыть удивление, но получилось плохо.
- Ты не хочешь сотрудничать со следствием? - спросил он, подняв бровь, - Ты знаешь, чем это может тебе...
- Нах..й пошёл, морда фээсбэшная. - всё такой же спокойный ответ.
Палыч тяжело вздохнул и закрыл папку с делом.
- Пойми, если ты не будешь сотрудничать, я не смогу помочь. Конкретно сейчас от тебя требуется просто назвать себя. Это сложно? - он говорил с Сычом так, как взрослый и мудрый говорит с капризным ребенком.
- Нах..й. Пошел. - отчетливо повторил Сыч, в точности копируя интонации следователя.
Палыч кивнул, и в ухо Сычу тут же врезалось что-то огромное, да с такой силой, что, не будь стул намертво прикручен к полу, то Сыч бы стопроцентно упал и укатился куда-нибудь в угол.
- Еще? - спросил у него Палыч, - Давай-ка, не кочевряжься. Фамилия, имя, отчество!
- Нах..й! Пошёл! - прокричал Сыч.
"Только не сдаваться": крутилась в его голове одна мысль. "Ни при каких условиях. Не верить. Не отвечать. Ничего не говорить".
Снова удар в ухо. Сыч краем глаза заметил того, кто его бил - здоровый, жлобяра... И тоже в черном костюме. Это показалось Сычу смешным.
- Тебе смешно? - взъярился Палыч, впрочем, не так уж и натурально, чтобы Сыч ему поверил.
"Фейс" вышел из-за стола, и профессионально заехал Сычу в глаз. И еще. И еще. И все время повторял:
- Фамилия, имя, отчество, я сказал!!! Назови их!!! Кто ты такой??! Кто ты такой, сука??! Где остальные??! Где они??! Как тебя зовут??!
Удар-удар-удар. Бам-бам-бам. Сыч уже не воспринимал побои - у него в голове гудели колокола, а во рту стало солоно. Выбрав время между ударами, и прицелившись, Сыч выплюнул всю накопившуюся кровь на своего куратора. Жаль, в рожу не попал.
- Ах ты, с-сука!!! - взревел тот, и в этот раз у него получилось намного искреннее.
Сыч засмеялся и выплюнул в него еще и зуб.
- Ты пожалеешь об этом. - процедил сквозь зубы Палыч, и кивнул жлобу за спиной Сыча.
Снова удар по голове, на этот раз слишком сильный. Сыч почувствовал, что падает куда-то во тьму, и, увидев в этом свое спасение, нырнул в беспамятство с головой. Но, как оказалось, ненадолго.
Пробуждение было скорым и мучительным. "Нет, нет, нет!": просил Сыч мысленно у кого-то: "Назад!" Всё его существо рвалось обратно - туда, где темно, тепло, и нет чернокостюмных отморозков. С пробуждением пришла боль. Голова гудела, левый глаз заплыл, и ничего не видел.
Палыч, снова усевшийся за стол, сделал вид, что Сыча ему искренне жаль:
- Посмотри, что с тобой стало... - сколько горечи в словах, боже мой, - Мы не хотели доводить дело до такого... - он вышел из-за стола, подошел к Сычу, присел на корточки и проникновенно заглянул в глаза, - Мы ж тебе помочь хотим, дурак...
В этот раз плевок в рожу удался на славу.
- Сука!!! Бл..дь!!! Бл..дь!!!... - Палыч вскочил, громко и смешно матерясь.
...Что было потом, Сыч помнил смутно.
Кажется, его снова о чем-то спрашивали, и, получив очередную путевку на х..й, били, а Сыч только хохотал и плевался, стараясь достать до стола.
- Никак меня не зовут!!! - кричал он, заходясь в истерике, - Грозный, суки!!! Иоанн Грозный!!! Агент ноль-ноль-семь!!! Нах..й иди, каз-злина!!! Врагу-у не сдае-ется...
Боли уже не было - она сохранилась в каком-то далеком углу сознания и не доставляла больше проблем. В собственном допросе Сыч принял роль стороннего наблюдателя, бесстрастного, и имеющего к происходящему весьма небольшой интерес. Как будто смотришь дрянное кино, но переключать канал бессмысленно, ибо остальные программы еще более унылы.
Сперва вопросы, потом удары, потом игра в "хорошего копа". Или наоборот. Или еще как-нибудь. Палыч не отступал от своего, и во всю мочь пытался Сыча расколоть, но тот колоться не хотел. Совсем. В голове мелькнул вопрос: почему они все еще не применили какой-нибудь пентотал натрия, но ответа бодрствующая часть сознания Сыча дать не могла.
Болело всё. Настолько сильно, что боль просто перестала ощущаться, а стала чем-то само собой разумеющимся, как дыхание или сердцебиение. Когда дознаватель в очередной раз, после вопроса о ФИО был послан, и направился к нему, закатывая рукава белоснежной рубашки, покрытой красными брызгами, Сыч понял: вот он - последний раз. Сейчас его ударят, и он не выдержит. Мозги и так уже были в состоянии, близком к отбивной, и этот удар их доконает.
Ну и хорошо.
Убить себя самому не хватило бы духу.
Прощайте, дамы и господа, товарищ Сыч сделал всё, что мог.
Как в замедленной съемке был виден каждый шаг Палыча - в мельчайших деталях, на которые, обычно, не обращаешь внимания. Складки на одежде и структура ткани, капельки пота и крови на лице, небольшой шрам на правом кулаке... Если бы левый глаз мог видеть, то деталей наверняка было бы еще больше.
Шаг.
Еще.
Рукава закатаны, куратор набирает побольше воздуха в грудь для того, чтобы резко выдохнуть во время удара и вышибить Сычу мозги.
Замах, рука начинает свое движение.
По виску стекает капелька пота, мышцы лица напряжены, в глазах безумные искорки - и как это Сыч не заметил их раньше?...
Голова Палыча лопается, как переспелый арбуз, орошая все вокруг красно-серыми брызгами. Пуля вошла в глаз, оставив аккуратную дырочку, зато, выходя из затылка, прихватила с собой большой кусок черепа.
Сыч закрыл глаза, и с облегчением потерял сознание.
24.
Жора и Салага тащили еле живого Сыча к машине через широкий двор трехэтажного загородного особняка, выстроенного в викторианском стиле.
- Давай-давай! Живее! - кричал Дубровский, ведущий из карабина беглый огонь по окнам, откуда то и дело высовывалось какое-нибудь дуло и плевалось свинцом, - Да бросьте вы уже этот щит, мать его!!!
Анька отступилась от принципов, и взялась за автомат, из которого довольно профессионально сняла пару вражеских стрелков.
Картина была - ну прямо как из пафосного фильма про вьетнамскую войну. Два перепачканных чужой кровью бойца несут раненого друга, превозмогая раны (Жору достали из пистолета в руку, и еще пару раз в бронежилет), и усталость. Вокруг слышны выстрелы, земля то и дело взрывается фонтанчиками от попаданий. Крики, мат, кровь, коварные враги в особняке. Пафос и превозмогание. Вот только вместо вертолета - побитый "Форд" с кучей пулевых отверстий.