- Как что? - пожал плечами Дубровский, - Как всегда, по бразильской системе. Возьмем нигу в плен, запытаем до смерти и пойдем вверх по цепочке.
- Запытаем?... - переспросил Салага.
- Ну да. А что, тебе Сыч не рассказывал, что этот подвал у нас - застенки гестапо? - мило улыбнулась Анька.
- Да нет, все нормально. Это ж не Сторожевая Башня***. Я, в принципе, согласен. "Наркоторговцам - смертная казнь", и всё такое.
- Боже мой! - воскликнул Дубровский, - У нас появился кто-то еще более маниакальный, чем я. Ты слышал это, Сыч? Он готов пытать. Бери пример!
- Да ну тебя. Бессмысленная жестокость мне претит.
- А стрелять, значит, не претит? - съязвила Анька, - Надо же, пацифист какой.
- Молчи, женщина. У тебя, вон, вообще, год секса не было, я боюсь с тобой в одной комнате находиться.
Анька зашипела, но Дубровский рявкнул на обоих:
- А ну прекратить детский сад!
- Слушсь, тащпрапщик!
- Вот так-то. Анька! Бери машину напрокат, заезжай за этими, - он кивнул на Сыча и Салагу, - гавриками и дуй в Некрасовку. Там хватайте "языка" и везите сюда. А уж я с ним поговорю. Все всё поняли? Ну так идите и работайте!
Анька немного задержалась за столом и Дубровский заметил, как она плотоядно глядела на задницу Салаги, поднимавшегося по лестнице.
- Слушай, что, и правда год...?
- Ага. - ответила Анька, не отвлекаясь и вздохнув, когда Салага исчез из поля зрения.
- Я все никак не могу понять, что ты в Сыче такого нашла?...
Анька задумалась на секунду, а затем, помотав головой, будто отгоняя наваждение, сказала:
- У него член большой.
И вышла из штаба, оставив Дубровского переваривать услышанное.
11.
Отомстить самим насильникам Дубровскому и его Команде показалось мало, и они решились на глупый, но красивый жест.
Поздней ночью возле одного из особняков в дорогом районе остановилась машина, из которой в сторону дома бросили большую сумку с чем-то тяжелым. Впоследствии нашедший её молодой охранник повредился в уме и отправился в психушку на реабилитацию, а хозяин особняка посыл воспринял правильно и начал на Команду охоту, которая переросла в настоящую войну.
Хозяин особняка (которого звали Завет), попытался выловить членов Команды поодиночке в их же дворах, но Дубровский со товарищи обнаружили засаду, и посланцев Завета чуть позже выловили из Москвы-реки.
Завет сжег квартиру Сыча, и едва не убил его родителей, а Команда в ответ закидала особняк самого Завета бутылками с коктейлем Молотова и пристрелила двоих охранников.
Завет объявил награду за головы Команды, а те даже и не подумали убегать и прятаться, а, наоборот, в ответ принялись крушить бизнес Завета. Перестреляли всех его дилеров, уличных торговцев и поставщиков наркоты, сожгли квартиру, превращенную Заветом в притон, и анонимно отправили в полицию целый мешок улик, которые встретили в большим интересом и приняли к сведению, отчего Завет долгое время имел весьма бледный вид.
Обмен ударами происходил долго, и, в конце концов, Завет обнаружил, что проиграл. У него почти не осталось людей, денег и товара на продажу. И тогда настал черед последнего боя.
Завет знал, что Команда рано или поздно придет за ним, прямо к нему домой, и принял все возможные меры предосторожности. Он пытался, было, просить помощи у полиции, но тамошние друзья отвернулись от него, зная, что ничего грозный Завет находится на последнем издыхании и не сможет отомстить за подобное неуважение. Тогда павший авторитет на последние деньги нанял быков, заперся в доме, и целыми днями пил и трясся в ужасе, ожидая выстрелов.
И они не заставили себя долго ждать.
Однажды ночью на посту охраны взорвалась граната, и в особняк ворвались матерящиеся для пущего задора Жора и Сыч, разжившиеся автоматическим оружием и тяжелыми бронежилетами. Сыч, как более здоровый, еще и нес перед собой щит с яркими фонарями, что на первых порах ослепили охрану Завета и не дали им нормально отстреливаться. Жора тащился в арьергарде с автоматом и отстреливал все, что попадалось на глаза. С ближайшей крыши их прикрывал Дубровский купивший-таки охотничий карабин и очень результативно им орудовавший.
Зачистка особняка была быстрой и жесткой. Сыч и Жора щедро бросали гранаты и стреляли во все, что движется, однако, это не всегда спасало от ответных выстрелов - в щит частенько прилетало, да и в бронежилет Жора тоже разок получил, но они уверенно двигались вперед, прокладывая себе дорогу буквально по трупам боевиков Завета. Сыч ругался почти не переставая, Жора стрелял длинными очередями, прошивая стены, двери и мебель, за которой прятались охранники особняка, от взрывов гранат напрочь заложило уши. В конце концов, после ожесточенной перестрелки осталась последняя дверь последней комнаты на третьем этаже, которую Сыч и Жора просто и без затей выломали, и обнаружили сидящего за огромным деревянным письменным столом пьяного в жопу Завета. Рядом с ним валялись пустые бутылки из-под крепкого алкоголя. На столешнице, в лучших традициях жанра, был насыпан кокаин, разделенный кредитной карточкой на дорожки.
- М-мда. - протянул вспотевший, уставший, и вконец задолбавшийся таскать щит Сыч, и прокричал оглушенному напарнику, - Кончай его быстрее!
Жора не заставил себя долго ждать и моментально нашпиговал голову Завета свинцом. Может быть, стоило произнести какую-нибудь речь, или сказать коронную фразу, но было уже не до этого - настолько выматывающим оказался короткий штурм.
Когда друзья вышли из особняка и уселись в Анькину машину, то почувствовали ни с чем не сравнимое облегчение. Подошла к концу целая глава их жизни, и, как ни крути, не самая лучшая глава. Полная боли, крови и страданий.
Анька гнала машину, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, друзей мотало из стороны в сторону, но им было все равно - всеми овладела какая-то непонятная апатия. Дубровский, сидя впереди, смотрел куда-то вверх, на пролетающие мимо на огромной скорости огни фонарей, Сыч молча шевелил губами, как будто что-то рассказывая собеседнику в своей голове, а Жора нервно вертел головой туда-сюда, непонятно что высматривая в окнах.
- Все кончено. - вдруг сказал Дубровский каким-то совершенно бесцветным голосом.
- Как-то ты невесело это сказал. - ответил ему Жора, отвлекшись от попыток посмотреть на мир под углом в 360 градусов.
- Устал, наверное... - пожала плечами Анька.
- Ах, извините-извините! - оскорбился Сыч, - Я, значит, таскал щит и ловил им пули, как капитан Америка, а устал Дубровский. Супер.
- Я имела в виду морально! - огрызнулась Анька, посмотрев на Сыча в зеркало заднего вида так, что ему мучительно захотелось прикрыться щитом.
- Всё нормально ребята. - попытался улыбнуться Дубровский, - Наверное, и впрямь устал. Мы же уже почти два месяца в бегах, на нервах и все такое... Просто я вот сейчас еду и думаю, что мне делать? Не конкретно сейчас, а вообще. Устроиться на работу? Создать семью? Начать жизнь заново?
Сыч и Жора закивали, а Дубровский продолжил:
- Так ведь я чувствую, что просто не смогу. Не хочу показаться нытиком, но во мне как будто умерло что-то за эти месяцы.
- Да брось. Это временно. Усталость, апатия и всё прочее. - Анька, не отвлекаясь от дороги, положила руку Дубровскому на колено и встряхнула, желая, видимо, взбодрить, - Это пройдет. Завтра мы все проснемся в мире, который стал лучше, закопаем пушки где-нибудь в лесу, и до конца жизни будем счастливы. А лично у тебя, Дубровский, будет огромный дом с любимой женой и кучей детей...
При словах о жене и детях, Дубровский ощутимо дернулся. Он убрал Анькину руку и отвернувшись, уставился в боковое окно.
В машине воцарилась неловкая тишина.
- Так или иначе... - сказал Дубровский всё так же пусто и неэмоционально, - Поздравляю, Команда. Мы справились.