– А у вас этих фальшивых монет часом не осталось, мистер Грэм? – невинно поинтересовался Гром.
– Осталось, как же, – погань такая. Хочешь их взять? Мне-то они незачем.
Мясник пошуровал в кармане фартука и выудил три монетки.
– Только тратить их не смей! – предупредил он.
– Да я не тратить! Как можно! Мне для коллекции – в мой музей.
Пирог Гром отнес в пекарню – подогреть. Впрочем, голова у него была занята только одним – фальшивыми деньгами. Вот и покамест пирог сидел в печи, он на всякий случай спросил у пекаря, мистера Соломонса, случалось ли ему в последнее время брать поддельные деньги.
– Нет, парень, я для этого слишком осторожный, – ответил тот. – Ни одна мимо незамеченной не проскочит.
– А что они делают с фальшивомонетчиками, когда поймают?
– Вешают, мальчик мой. Это преступление против Ее Величества Королевы, за него полагается смертная казнь. Чеканить фальшивую монету – это все равно что государственная измена.
Гром даже икнул.
– А как изготавливают фальшивые монеты, мистер Соломонс?
Пекарь оглянулся по сторонам – не подслушивает ли кто? – и наклонился поближе через щедро посыпанный мукой прилавок, чтобы говорить приватнее.
– Я слыхал от моего кузена – он полисмен, – что сначала с реальной новой монеты снимается отливка из чистого гипса. Потом они плавят какой-нить дешевый металл и заливают в эту форму. Опосля, чтобы она стала нужного цвета, делают такую ванночку из паяльной кислоты и синильной соли, потому как в них содержится серебро, кладут туда деньгу и ток пропускают електрический, через проволоку от батареи. Так чуток серебра пристает к фальшивой монете. Вишь, прям настоящее мастерство нужно, чтобы такое сварганить!
Гром его едва слышал: в ушах у него что-то ревело и грохотало. Электрические батареи у них в подвале… проволока эта вся…
Он схватил горячий, источающий ароматный пар пирог и помчался скорей через дорогу домой. Потом замедлил скок – только что ногой за ногу не заплелся. Потом снова припустил… И вовсе остановился. Тут уж, правда, не знаешь, бежать тебе или стоять как вкопанный.
Наконец, едва волоча ставшие свинцовыми ноги, он ввалился через входную дверь. Из подвального окна лился свет – совсем как вчера. И этот слабый, но резкий запах… – уж не паяльная ли кислота?
Гром отнес пирог в кухню и зажег лампу.
Я обязан пойти туда и посмотреть, что он делает, пронеслось у него в голове.
И он со вздохом двинулся к чулану за кухней, откуда в подвал вела темная лесенка. Уже дойдя донизу, он вдруг услышал голоса: в мастерской папа с кем-то разговаривал.
– Надо идти с ними в Вест-Энд, – говорил он. – Попробуем Оксфорд-стрит. Ламбет больше не годится. Или вот еще «Уайтлис» на Куинсвей…
Другой голос ему что-то ответил, а потом внешняя дверь захлопнулась. Изнутри послышался стук и лязг убираемых инструментов и шорох метлы по полу. Подметая, папа насвистывал, но как-то без души… без огоньку.
Гром на цыпочках прокрался обратно наверх, вымыл руки под насосом во дворе и в лицо водой тоже поплескал – на тот случай, если глаза покраснели.
Он разжег плиту, поставил на стол пирог, но на этом приготовления к ужину внезапно пришлось прервать, потому что стоило папе подняться из подвала, как с порога донесся жуткий грохот – это стучали в парадную дверь!
Сердце у Грома так и подпрыгнуло от страха. Папины шаги в коридоре замерли, потом повернули туда. Щелкнула ручка. Громкий официальный голос сказал:
– Фредерик Уильям Добни?
– Он самый, – любезно ответил папа.
– Фредерик Уильям Добни, я арестовываю вас по обвинению в…
– НЕТ!!!
Гром распахнул кухонную дверь и выскочил в холл.
В дверях возвышался толстый полисмен; за ним маячил другой, тонкий. Рядом стоял совершенно растерянный папа.
Тонкий ловко схватил Грома, не дав ему кинуться к отцу – вырваться не получилось, уж очень тот оказался сильный. Сколько Гром ни бился, а держали его крепко.
– Па! Па!!! – отчаянно завопил он, но толстый тем временем уже успел защелкнуть на папе наручники.
– Дайте мне поговорить с моим мальчиком! – взмолился мистер Добни, но поскольку ему никто не позволил, он перешел на крик. – Пустите! Пустите меня поговорить с ребенком! Нельзя же вот так уводить человека – что будет с моим сыном?! Сэм! Сэмми!!! Ты только не…
Дальше Гром не расслышал: толстый полисмен уже затолкал папу в закрытый фургон. Возница хлестнул лошадь, и мальчику оставалось только смотреть в беспомощном ужасе, как полицейский экипаж трясется по брусчатой мостовой прочь, увозя внутри его папу.