На поле битвы за урожай оставались лежать кучи мёртвых и раненых птиц. Чувство раскаяния тронуло моё зачерствевшее сердце при виде разбросанных разноцветных тел. Но, оглядываясь на остальных негров, я понял, что раскаяние посетило только меня, остальные, оживлённо переговариваясь, собирали попугаев и начинали их ощипывать, надеясь полакомиться жалкими окорочками из их тел.
Что ж, это дикая природа, и битва за ресурсы с животным миром беспощадна для проигравших. Ведь попугаи всё равно бы склевали весь урожай, несмотря на то, что его потеря привела бы к голоду среди людей.
Но несмотря на здравый смысл, попугаев было жалко. Направившись к полю битвы с попугаями я увидел довольно крупного их представителя жёлто-зелёной расцветки. Судя по его размерам, бывшего вожаком, если не всей стаи, то хотя бы её части. Попугай бился о землю крылышками, трепыхаясь при этом всем своим телом и надрывно и тоскливо крича, зовя на помощь сородичей.
Подойдя к нему, я решил его поймать, вылечить и приручить. Поймав птицу, которая тут же стала сильно клеваться и перебирать лапками, я стал успокаивать её, держа в руках, и унёс с собой. Чуть позже мне сплели из прутьев клетку, в которую я и поместил пойманного вожака, и стал его лечить, одновременно приручая, что в принципе было нетрудно.
Бродя по саванне, мы часто натыкались на охотившихся гепардов, но их котята меня не интересовали, разве что, для их перепродажи редким торговцам. То же касалось и других животных.
Ещё в саванне и приречных зонах, было много птиц: грифы, стервятники, попугаи, ткачики из семейства воробьиных, жившие целыми колониями и опутав своими гнёздами деревья, как пауки, вот собственно и всё разнообразие. Изредка мелькали в вышине орлы, да вдоль реки появилась скопа. Были ещё и совы, иногда смешные, вроде белолицей совки, больше известной, как сова-трансформер, ну и посерьёзнее, вроде африканского филина.
Да ладно совы, вот были ещё лисицы… ушастые. Это были бы настоящие помощники, подслушивали бы всё, да подглядывали вместе с… собаками, одна беда… говорить не умеют.
Совсем другая история произошла с гиеновидными собаками, этот довольно тщедушный представитель семейства псовых, был намного меньше самой гиены, не такой безобразный, и жил небольшими стаями. Конечно, этому представителю псовых было далеко до дикой собаки Динго. Но в качестве добровольного помощника для поиска людей и обнаружения засад он мог бы пригодиться.
В один из дневных переходов по саванне, я вместе со своими воинами случайно наткнулся на стаю гиеновидных собак, торопливо пожиравшую загнанного детёныша небольшой антилопы. Оценив ситуацию, дал команду поймать парочку детёнышей. Получив приказ, воины стали окружать стаю. Глотая куски мяса на ходу, стая бросилась наутек от трупа, но далеко они не ушли. Лучники отработали по ним, и вся стая прекратила своё существование, кроме трёх забавных щенков.
И сейчас на моём плече, словно у пирата Флинта, (пират Мамба! А… Звучит!?), сидел попугай, а возле ноги бежал щенок. Время от времени я поднимал щенка на руки и дальше он путешествовал, сидя на моём щите, словно большая чёрно-серая клякса посередине белого круга.
Попугай же время от времени перебирался с моего плеча, где развлекался тем, что трепал мочку уха, на мою кучерявую голову и оттуда обозревал окрестности своим величавым взором. Сидя на голове, он вытягивался в струнку и кричал, воинственно хлопая своими крыльями. Настоящий воин по духу, и особенно значимо выглядели его вопли, когда я надевал на голову череп крокодила, и он взбирался на него и демонстрировал себя во всей красе.
Так мы и зашли в город Барак с попугаем на черепе и щенком под ногами. За мной пылили мои сотни, демонстрируя хорошую выучку и самодовольствие от собственной значимости и важности.
Меня посетила мысль об откровенном гротеске происходящего. Попугай на черепе крокодила, что заменял мне шлем, очень сильно смахивал на имперского орла, в частности, на немецких шлемах. Но что поделать, дикарский народ, дикарские нравы, не говоря уже о манерах.
Город я назвал не столько в честь чернокожего президента США, сколько охарактеризовав саму убогость этого городка, бараки, они и в Африке бараки. Город несколько раз был разрушен, в том числе и мною, и сожжён, но от этого он не стал хуже, куда уж хуже. И после пережитой эпидемии сейчас в нём никого, кроме полусотни ландмилиции собственной стражи, и не было. Проживали в нём представители разных народности и всякого нищего отребья, даже по понятиям Африки.