Наутро ночевавший в сторожке привратник открыл дверь, впустил слуг и через пять минут подпрыгнул на месте от ужасного вопля — горничная обнаружила труп генерала. Сбежавшиеся садовник и повар поорали в молчащую телефонную трубку, затем сообразили добежать до соседей позвонить в полицию и министерство обороны, откуда немедленно выехала толпа разнообразных начальников, на фоне которой потерялись криминалисты.
Еще через час чины армии и полиции в молчании глубокомысленно разглядывали записку, оставленную на застреленном в лоб Миранде — «Да будь ты проклят, ты всех нас предал».
Этот клочок бумаги запустил розыск таинственных «нас» и самые неправдоподобные слухи, отчего после публикации новости о загадочной смерти генерала в газетах, самоубился еще один из домашне-арестованных, а два других попросили, чтобы их спрятали в бронированные камеры и приставили вооруженную охрану.
В Кочабамбе же все прошло не так таинственно, а скорее наоборот — весомо, грубо, зримо. Боевики позаимствовали у бравых бомбейрос[78] ярко-красную машину, снесли ей навесик у входа и заблокировали двери криминальной полиции, а потом с крыши пожарного авто проломили черепицу и вломились в здание сверху и через окна.
Поскольку нападавшие гранат не жалели, вышло все быстро, шумно и кроваво.
Глава 21
— Революция кантут
Боливийские новости почти каждого дня летом и в начале осени 1968 года разнообразием не радовали: страна пошла вразнос, вспыхнула настоящая уличная война левых с правыми. Полицейские хватали всех подряд, в ответ городская герилья при помощи наезжавших с гор партизан штурмовала участки, фалангисты пытались захватить оружие у профсоюзов, самооборона общин вместо увещеваний стреляла на поражение, отчего рондас перенесли свои акции в города.
На этом фоне почти незамеченными проскочили для касика новости о первой французской водородной бомбе и о номинации Никсона в качестве республиканского кандидата в президенты. Да и то, Васю куда больше интересовали события в Париже и Праге, но пресса Боливии о такой глуши (подумать только, десять тысяч километров от Ла-Паса!) почти ничего не писала — происходящее на улицах занимало публику значительно больше.
События во Франции, насколько мог судить Вася, шли без изменений — в мае начались выступления молодежи, захват университетских корпусов и возведение студентами баррикад в Латинском квартале. Газеты даже успели опубликовать фото, над которыми поржали все, сколько-нибудь понимающие в уличных боях, а в особенности «испанцы» — Гильен и Дуке.
— Да, потеряли культуру строения баррикад, — ухмыляясь, сообщил Васе доктор. — Навалить гору хлама поперек проезда каждый дурак сможет, только ее любой броневик пробьет и не заметит. А уж прострелить насквозь вообще нечего делать.
— А что не так?
— Не знаю, как у французов, а мы строили баррикады из мешков с песком и булыжника. Если все правильно сделано, ее и артиллерией развалить непросто.
Вася печально ухмыльнулся — никто не будет гвоздить сорбонские «баррикады» пушками и стрелять сквозь них. Какие танки, бог с вами? Этим барчукам, как бы они не бесились, разбитую посуду простят — в конце концов, их родители, ныне добропорядочные буржуа, тоже в молодости бузили и даже освистывали профессуру. Все лидеры протестов лет через двадцать прекрасно впишутся в «общеевропейский дом», тот же Кон-Бендит станет депутатом Европарламента и уважаемым членом партии зеленых.
Потом жахнула всеобщая забастовка, де Голль объявил досрочные выборы, а в Чехословакии все оставалось непонятно.
Весна закончилась, лето закончилось, а всех новостей о вводе войск — учения по совместному патрулированию границы, для чего в страну прибыли пограничники из ГДР, СССР, Польши и Венгрии. И еще несколько «открытых писем» из числа валом публиковавшихся в чехословацкой прессе, к полному изумлению мировых медиа, которые никак не могли прийти к единому мнению — одни газеты называли эти письма антикоммунистическим, другие прокоммунистическим. Все сведения о событиях в Праге доходили без подробностей, черт его разберет, что там происходит. Сам Дубчек выступал на совещании компартий Восточного блока в Кракове, и вроде бы все прошло спокойно.