Вот они и насели на Васю с вопросами, пока Селия в уголке строчила в блокнот. Какую тактику используют боливийские партизаны? Что значит «курс молодого бойца»? Как три недели? Даже месяц? И что в него входит? А откуда инструкторы? Женщины в лагерях есть? Много? Каков размер свободной территории? А потери? В среднем, сколько в месяц? Как организована эвакуация и лечение? — это уже подошел доктор Вайехо. В каком другом месте Вася уже опух бы отвечать на сыпавшиеся с трех сторон вопросы, но среди этих веселых людей он чувствовал себя легко и свободно, только изредка печально вспоминая, какими старичками он помнил их в свое время.
Рассказ о разгроме рейнджеров они выслушали без малого раскрыв рот, после чего Рауль коротко резюмировал:
— Связь. Нужна связь на поле боя.
А Вильма, тряхнув копной темных волос, кокетливо спросила:
— А меня возьмете с собой, команданте? Я хорошо стреляю!
— Пока некуда, я в госпитале отлеживаюсь.
— Она действительно очень хорошо стреляет, — обнял жену за плечи Рауль.
Потом приехали Барбароха и Фидель, но в общий разговор не вступили, а что-то тихо обсуждали в углу, выдернув к себе Вайехо.
— Ну что же, готовься, завтра полетишь, — вернулся в общий разговор доктор.
— Обратно? — обрадовался Вася.
— Совсем наоборот, в Чехословакию. Там хороший санаторий, нам нужно как следует поставить тебя на ноги, вон бледный какой.
— Да я и здесь могу долечиться.
— Нет уж, считай, что это приказ.
— При всем уважении, команданте, — набычился Вася, — но я не ваш подчиненный. И я отвечаю за своих людей.
Он даже сжал кулаки — еще не хватало, чтобы его взнуздали и заставили выполнять прямые приказы. Сотрудничать — сколько угодно, но не надо делать из касика пешку.
— А, каков? — жизнерадостно захохотал Фидель, за спиной которого растянул губы в улыбке Барбароха. — Наш парень!
— Там гораздо лучше врачи и оборудование, серьезно, — вступил Вайехо.
— Это не приказ, — Мануэль покосился на старшего Кастро, — а просьба. Ты волен отказаться, но тебя там очень ждут. Полетишь через Францию, месяц в Праге, на обратном пути можешь задержаться в Париже…
«Ну так бы сразу и говорили. Стоп! Он что, знает про Исабель?»
— Хорошо. Только сделайте мне документы на студента-этнографа.
— Ну вот и договорились, — подошел Рауль. — За это надо выпить. Всем зарядить!
Под звяканье стаканчиков с ромом Мануэль успел шепнуть Васе:
— К тебе придет человек, спросит хорошо ли тебя прооперировал доктор Хименес, расскажи ему, что сочтешь нужным.
* * *
Пани Нуличекова ушла, в очередной раз оставив ощущение, что его изнасиловали. Во всяком случае, лечебные процедуры, производимые чешской медсестрой, не подразумевали получения пациентом хоть сколько-нибудь приятных эмоций — в отличии от медсестры в Гаване, которую он все-таки прихватил за попу к обоюдной радости.
Эспа, Эсперанса отвечала на его заигрывания все последние дни на Кубе, а в день перед отлетом попросту заперла дверь в палату и трахнула Васю — от души и с огоньком, зажимая самой себе рот, чтобы на вопли не сбежался весь госпиталь. И пусть он так и не поел лангустов и не попал на Варадеро, но утешался тем что выполнил хотя бы третий обязательный пункт визита.
В Париже их встретили и тут же обеспечили пересадку на самолет до Праги — мечта повидать Исабель поблекла и отодвинулась на неопределенный срок. Вася только успел всунуть встречающему письмо для главы фирмы Llama y Vicun’a Exportador и взять с него обещание обязательно передать его из рук в руки. Дальше — аэропорт Рузине, стремительно промелькнувшая за окнами автомобиля Прага и, наконец, санаторий StB[47] в Ладви, где его принялись тиранить с утра до вечера — физиотерапия, лечебная физкультура, осмотр, анализы, опять физиотерапия… Чешский врач, несмотря на восемь с лишним тысяч километров до Кубы, выглядел в точности как «старорежимный» коллега из Гаваны, вплоть до авторучки и стетоскопа в нагрудном кармашке халата, и сильно опасался возможного образования спаек. За месяц Васе трижды сменили диету, назначили маршруты утреннего и вечернего моциона и вообще скучать не давали до самого Рождества, когда почти весь персонал разъехался по домам на праздники, оставив на месте только несколько человек.
Получив хоть немного свободного времени, касик зарылся в книги, но уже через час его прервал стук в дверь. Первым в палату проник молодой человек явно не из персонала и на испанском, но с подозрительно знакомым акцентом, попросил разрешения на разговор. Вторым зашел… дипломат? Во всяком случае, подтянутый мужчина лет пятидесяти, в элегантном костюме и точно таких же, как у генерала Торреса, рейбановских очках-клабхаусах мог быть дипломатом, профессором или, например, директором крупной фирмы, привыкшим и умеющим общаться с людьми. Он приветливо улыбался и заговорил на русском, а его молодой спутник старательно переводил на испанский.
От русского языка тряхнуло, но несмотря на шок, который, как надеялся Вася, удалось не проявить внешне, он с первых же фраз ощутил нечто даже более родное, чем язык. Стараясь успокоится и разглядывая для этого небольшую бородавку на левой щеке гостя, Вася отчетливо понял, что манерой двигаться визитер неуловимо похож на отца, а манерой говорить и вообще строить разговор — на деда. И несмотря на добрые глаза и мягкие манеры, прокачанная в Касигуаче чуйка вопила, что у этого человека есть и другая, крайне опасная ипостась.
— I can speak English, if that’s more convenient for you[48], — наугад предложил касик и не ошибся.
Гость явно такому повороту обрадовался, отослал младшего в коридор и взялся за Васю всерьез.
— Меня зовут Борис Кузнецов, я представляю МИД СССР, нас интересует ситуация в Боливии, но для начала хотел бы узнать о вашем состоянии здоровья и хорошо ли вас прооперировал доктор Хименес.
— Значит, МИД? — улыбнулся Вася.
— МИД и ничто иное, — улыбнулся в ответ гость. — Давайте начнем с того, как вы оцениваете положение компартии Боливии.
— Да никак, — Вася наконец сообразил отложить книгу. — Несколько сотен человек, занятых изучением классиков и не имеющих опоры в массах. К тому же этих компартий сегодня три или четыре — просоветская, пропекинская, троцкистская и еще какая-то.
Васе показалось, что Кузнецов чуть заметно прищурился.
— И что, ни одна из них не имеет влияния?
— Троцкисты хорошо представлены в профсоюзах. Маоисты… — Вася помедлил, соображая, стоит ли это говорить, но продолжил, — …такие же догматики, как и ваши.
— В чем это выражается? — наезд на КПСС гость пропустил мимо ушей.
— Маоисты считают возможной борьбу только в сельской местности. Но у них, по крайней мере, есть концепция «новой демократии». Во всяком случае, она для Боливии лучше, чем «пролетарская революция», за которую цепляются Монхе и его люди.
На этот раз визитер точно скривился:
— Судя по тому, что происходит в Китае, концепции Мао могут только навредить.
— Ну, мы же не будем отказываться от арифметики, даже если Мао скажет, что дважды два — четыре. Ведь «новая демократия» есть ничто иное, как обычная буржуазно-демократическая революция, с которой и нужно начинать.
Вася сам поражался, насколько легко у него получалось выстраивать аргументацию. Слова сразу приходили на ум, в мозгу всплывало все когда-либо читанное — не иначе, давали знать о себе многие посещения Касигуачи.
— Давайте пока оставим эту тему, — ровным тоном предложил Кузнецов. — Чем Советский Союз может помочь вашей борьбе?
— Сейчас почти ничем, материальная помощь ограничена логистикой, но через год-другой, если нам удастся провести левонациональные правительства, потребуется многое.
— Оружие?
— Да, — мечтательно улыбнулся Вася. — Kalashnikov. Но не только, нужны медикаменты, обучение специалистов, станки, возможно даже заводы.