Дыбенко старался делать все, как советовал Охота. Вел себя скромно, тихо, присматривался к людям. Во время увольнения на берег заглянул на «Диану» к Малькову. Два Павла (Малькова тоже звали Павлом) встретились как старые друзья, хотя виделись впервые.
И вот они шагают по Гельсингфорсу. Мальков ниже ростом, стройный, подтянутый, с красивым, чуть продолговатым лицом, открытыми задумчивыми глазами.
Мальков — моряк бывалый, служит на «Диане» с 1910 года, член РСДРП с 1904-го. Дыбенко предложил сходить на Лагерный остров на могилу главных героев Свеаборгского восстания.
Мальков посмотрел на Дыбенко.
— Значит, знаешь? Власти пытались скрыть место захоронения расстрелянных революционеров, но люди каждый день приносили цветы, приносят, даже когда могила оказалась под зданием. А ведь минуло около семи лет.
У стены приземистого дома лежали пучки гвоздики. Дыбенко уже поднял руку, чтобы снять шапку, Мальков остановил: «Увидят!»
И все же Павел обнажил голову, достал из-под бушлата красный букетик…
Не задерживаясь, они повернули обратно.
Порядки на «Императоре Павле I» были такими же суровыми, как и на «Двине». Кондуктора, боцманы и боцманматы зорко следили за матросами и «обо всем замеченном» доносили начальству. «Почему они становятся „шкурами“? — думал Дыбенко. — Ведь каждый из них сам был матросом, полной мерой испытал унижения и оскорбления. Офицеры — другое дело, у многих в жилах течет „голубая“ кровь. А вот как же „серая скотина“ попадает во вражеский лагерь?» Эти вопросы возникали и в Крюковских казармах, и на «Двине». Тогда Охота помог Павлу разобраться.
— Ничего непонятного и удивительного тут нет, — как всегда спокойно и рассудительно сказал сменный. — Все просто… Сверхсрочники — первоклассные специалисты, начальство их ценит, они пользуются льготами, подачками командира корабля, живут безбедно. А ведь в основной массе сверхсрочники — люди в летах, часто семейные, и внимание начальства их устраивает. Постепенно отходят они от своих кровных братьев-матросов. К тому же подавляющее большинство унтеров — люди отсталые, политически и духовно ограниченные, и офицеры без большого труда превращают их в свою опору, в свои «глаза и уши».
— Но не всех! — воскликнул Дыбенко. — Вот вы…
— Далеко не всех. А таких, как я, стало больше после «Потемкина» и «Очакова», «Памяти Азова». Ряды наши выросли, к нам примкнули и некоторые офицеры. Теперь все знают лейтенанта Шмидта, руководителей Свеаборгского восстания подпоручиков Емельянова и Коханского, умиравших со словами: «Да здравствует свободная Россия!..»
Зима 1912 года кончалась. От весеннего солнца на поблекшем льду появились желтые пятна…
Линейный корабль «Император Павел I» готовился к плаванию. Как-то нежданно-негаданно нагрянула большая группа адмиралов, каперангов, кавторангов во главе с Эссеном.
Горнист сыграл боевую тревогу. Инспектирующие разошлись по боевым постам. Сам Эссен успевал всюду. Невысокий, большеголовый, с глазами, глубоко сидящими в орбитах, рыжебородый, весьма подвижный командующий экзаменовал и офицеров, и нижних чинов. Если ответы его не удовлетворяли, сердито произносил: «Ну, ну, продолжай», ругался, когда отвечающий заикался, говорил сбивчиво. Дыбенко без запинки объяснил, а потом показал по схеме прохождение электрического тока к элеватору, подающему боекомплекты из погребов к артиллерийским башням.
— Перебит провод, как поступишь?
— Найду повреждение и устраню, артиллеристы пока будут подавать боекомплекты вручную.
— Правильно…
Поздно вечером, уже после ужина, инспекция покинула линкор. Как обычно, спешил и кого-то нещадно бранил длинноусый боцманмат Павлов. У трапа столкнулся с Дыбенко, на миг остановился:
— Бойко ты отвечал командующему. Хвалю! Не повезло нам, Дыбенко. Потели мы попусту. Эссен недоволен… И все из-за Максимова, командира второй бригады крейсеров, который после проверки заявил, что артиллеристы линкора слабо подготовлены. Эссен согласился, Небольсину объявил: «Даю месяц срока, сам проверю; только тогда допущу „Павла Первого“ к участию в царских призовых стрельбах и возьму в заграничное плавание».
Экипаж жил словно в лихорадке. Небольсин рычал на офицеров, те на унтеров и кондукторов, а козлами отпущения оставались конечно же матросы. Разгневанный Небольсин на чем свет поносил и адмирала Максимова, «которого сам черт принес на корабль».