Всей компанией пошли навестить родных Валюши. Жили они совсем близко, за Дворцом пионеров.
Дом нашли быстро. Вошли во двор, небольшую площадку, зажатую высокими облупленными стенами. Пробираясь по скользким тропинкам, протоптанным в снежных сугробах, не встретили ни души; казалось, серые каменные громады с черными проемами окон, частично заделанными фанерой, давно покинуты жильцами. Парадный вход был забит. На пятый этаж поднимались по запасной лестнице. Остановились у двери с номером 68 и, чуть помедлив, вошли в квартиру. Огромная, старинной кладки плита занимала всю правую сторону. На ней лежали свертки, пакеты, от которых исходил тяжелый запах разложения.
Из кухни двустворчатая дверь вела в темный коридор. Лукин зажег фонарик. По обе стороны виднелись такие же большие двери. Шуханов вспомнил: Валя говорила, что их комната сразу налево. Постучал. Тишина. Нажал на ручку, одна створка подалась. Из темноты ударило холодом и затхлостью. Лукин сорвал с окна черную занавеску. Жидкий свет стал наполнять большую комнату. Стены и потолок комнаты покрывала изморозь. На полу поблескивали замерзшие лужицы. Всюду разбросаны тряпки, листки из детских книг, старые игрушки. На диване между подушками сиротливо сидели грязная кукла и плюшевый медвежонок, лежал маленький дырявый барабан. Никита Павлович наклонился, взял куклу, погладил по голове и спрятал за борт полушубка.
— Печальное жилище блокадного города, — грустно выдавил Лукин.
— Может, эвакуировались?
Журналист отрицательно покачал головой.
Друзья решили осмотреть квартиру. Одна из дверей не была замкнута. Заглянули в комнату. В ней было светло, но страшно холодно. На тахте кто-то лежал, закрывшись одеялами, виднелась только шапка-ушанка.
— Кто вы? — спросил Шуханов.
Изможденная рука приоткрыла лицо. Женщина с запавшими глазами ничего не ответила. Карпов склонился над ней и громко сказал:
— Мы пришли помочь вам.
Женщина молчала.
Лепов предложил затопить железную печурку, стоявшую у стены. Дров не оказалось. В коридоре нашли какие-то поломанные доски. Раскололи их, и вскоре в печурке заиграл огонь.
— Надо сходить за водой, на Фонтанку, — сказал Лукин и взял ведро.
— Я тоже с вами, — попросилась Тося.
Тем временем Карпов и Иванов заглянули еще в одну открытую комнату. В ней на краю дивана сидела женщина, закутанная в одеяло. На приветствие не ответила.
— Он поправится… Не трогайте Митеньку, не уносите его, — шептала она.
Никита Павлович положил на стол сверток, принесенный для Валюшиных родных, развернул, достал из кармана перочинный ножик, отрезал кусок сала, отделил часть масла, отсыпал сухарей.
— Это вам, — сказал он. — Так-то.
Женщина недоверчиво приблизилась к столу, посмотрела на подарки и тихо спросила:
— Вы от комсомольцев?
— Мы — партизаны, — ответил Иванов. — Пришли навестить Ильяшевых. У нас в деревне живет их дочка.
— Валюша? — удивилась женщина. — Бедненькая… Считали погибшей… И они все померли… Сначала Глашенька, потом Боренька. Настенька-то все хотела спасти мужа. Вот как я своего Митю. Не выжил… Скоро и Настеньку отнесли на первый этаж. Там у нас покойницкая… Недавно приходил брат, военный, но никого в живых не застал… — Женщина замолкла, приблизилась к дивану и снова стала говорить что-то невнятное о Митеньке.
С тяжелым чувством слушали они женщину. Тем временем с Фонтанки принесли воду. Когда согрелся чайник, Тося налила в кружку кипятку, положила туда сухарик. Приподняли голову у лежавшей и напоили женщину чаем.
— Ослабла я, — еле слышно прохрипела она. — К нам ходила Нюша, комсомолка из бытового отряда. Наверное, тоже заболела… Без нее и мы пропали…
Потом напоили чаем Митеньку и его жену. Остатки продуктов поделили и раздали… Совсем разбитыми покинули этот печальный дом блокадного города.
Около бывшего Елисеевского магазина лицом к лицу столкнулись с морским патрулем. Лукин предъявил пропуск.
— Это партизаны, — сказал он старшине. — Продукты в Ленинград доставили…
Моряк проверил пропуска и, кивнув в сторону Тоси, спросил:
— И девушка партизан?
— Да. Товарищ Чащина.
— Ясно… Проводить вас?
— Не надо. Нам близко — в тот серый дом, — указал рукой Шуханов.
— Счастливого пути, товарищи, — пожелал раскрасневшийся старшина.
Около подъезда Лукин попрощался, пообещав зайти утром.
Шуханов и его спутники поднялись на свой этаж. Квартира уже успела остыть, блокадные печки недолго держали тепло. Всем очень хотелось спать.