— В чем нуждаетесь сейчас больше всего? — Дыбенко ответил:
— Пожалуй, сейчас для работы нужнее всего прокламации на текущие политические темы.
— Этим мы обеспечим. Для посылки в Гельсингфорс уже подготовили пятьсот прокламаций Петербургского комитета РСДРП.
Договорились, как в дальнейшем поддерживать связь…
«Император Павел I» вернулся в Гельсингфорс.
Кончился день 19 октября 1915 года. На корабле еще не все успели закончить ужин, вдруг разнеслась тревожная весть: «На „Гангуте“ бунт!»
«Что это? — встревожился Дыбенко. — Ведь Володя Полухин вчера говорил, что у них „как у всех“. Значит, восстание вспыхнуло внезапно. Что же случилось?»
Нижним чинам «Императора Павла I» приказали разойтись по кубрикам. Прошел слух, что старший офицер Гертнер подбирает унтер-офицеров и надежных матросов, дабы в случае необходимости послать их на «Гангут» усмирять бунтовщиков.
«Как помочь гангутцам? Надо побольше своих „пристроить“ в группу Гертнера». Дыбенко встретился с Марусевым, потом с Ховриным. Решили собраться на броневой палубе в два часа ночи. Оповестили активистов… Пришло 130 человек. Приняли меры предосторожности. Всюду расставили надежных людей. Ведь сегодня дежурный по кораблю лейтенант Ланге — настоящая ищейка… Подпольщики обсуждали, как им поступить: присоединиться к команде «Гангута» сейчас же или ждать сигнала о совместных действиях с другими кораблями, рабочими Петрограда? А кто даст такой сигнал? Судовой коллектив РСДРП в Кронштадте. Но с ним не так просто связаться.
«Мнения разделились, — вспоминает Дыбенко. — Мое предложение немедленно приступить к активным действиям, уничтожить офицерский состав и поднять всеобщее восстание было большинством отвергнуто. Принято предложение Марусева выждать, установив тесный контакт с Кронштадтом и петроградскими организациями. Свое решение мы передали на другие корабли. Однако тут же написали воззвание: оказывать активное противодействие при арестах. Принятое решение и написанное воззвание в корне противоречили друг другу. Спор между собравшимися обострялся и затягивался. Время приближалось к побудке…
В 5 часов утра собрание разошлось. Команды на кораблях были наэлектризованы. Можно было ожидать дезорганизованных выступлений…»
Не спали и офицеры. Ночь они провели в кают-компании. Всезнающие вестовые сообщили Дыбенко, что Небольсин грозился «свернуть бунтарям головы», «всех перевешать на реях», однако Ланге и Гертнер настоятельно советовали ему не обострять отношения с командой, переждать страшную ночь, дотянуть до утра; а там, исходя из указаний командующего флотом, принять надлежащие меры, и если потребуется, то в первую очередь избавиться от опасных смутьянов; Гертнер не рекомендовал посылать на «Гангут» отобранных 120 унтер-офицеров и матросов: «Многие присоединятся к бунтарям».
Дыбенко уже знал, что выступление на «Гангуте» началось за ужином, там вместо макарон, которые полагались после угольных авралов, подали прескверную кашу. Команда есть отказалась. «Однако не в каше дело, — думал Павел. — Матросы восстали против каторжных порядков, против войны и ненавистного самодержавного строя».
В военное время на одного матроса отпускалось на харчи двенадцать рублей в месяц, сорок копеек в день. Но из этих денег львиная доля попадала в карманы многочисленных воров-подрядчиков, интендантов, командиров кораблей, ревизоров. Поэтому вместо свежего мяса, зелени, овощей на камбуз поступали негодная солонина, испорченные сухари. А вот на столование каждого офицера казна отпускала от семидесяти до ста рублей в месяц. «С жиру бесятся», — говорили об офицерах вестовые.
Быстро принятые правительством и флотским командованием жесткие меры не дали стихийно возникшему восстанию на «Гангуте» перерасти в вооруженное восстание на флоте. Было решено незамедлительно снять с «Гангута» всех бунтарей — зачинщиков мятежа, а затем постепенно, не вызывая возмущения команды, «выудить» поодиночке остальных; одних передать в армейские части, других, наиболее опасных, — в тюрьмы и специальные команды.
На «Гангуте» арестовали 95 человек, на крейсере «Россия» — 16, на других кораблях вылавливали активистов. На «Императоре Павле I» Николай Ховрин и Василий Марусев уже сидели в тюрьме. В Кронштадте разгромили Главный судовой коллектив РСДРП, его руководителей — Ивана Сладкова, Тимофея Ульянцева и других активистов — отдали под суд.
«Разбойничают господа, на большевиков пошли, — пылая гневом, говорил Дыбенко своим близким друзьям. — О коллективном выступлении теперь и думать нечего». У Павла возникла идея, но с товарищами решил не советоваться. «Потом расскажу». Ждал, когда предоставится возможность уволиться в город, хотя после гангутских событий на берег не пускали. Опять «выручил» механик: за электродеталями он посылал только Дыбенко, только ему доверял…