Возвратившись на корабль, рассказал товарищам:
— Был у адмирала Максимова. Просил выступить на суде в защиту унтер-офицера Франца Янцевича и Григория Ваганова. Они старшие по возрасту и чину среди арестованных, и им грозит смертная казнь.
— Как это тебе взбрело? — сердито проговорил Светличный. — Просить адмирала?! И от нас скрыл.
— Так ведь не одобрили бы. И ходил я не один, а с бывшим вестовым адмирала большевиком Петром Васильевым, Максимов обещал подумать.
— Конечно, если бы выступил… — начал было Григорий Чайков. — Только и для адмирала большой риск.
— Вот всполошилось бы начальство: адмирал заступается за мятежников! — воскликнул Иван Чистяков. Помолчал и добавил: — Такого история флота не знает…
Через день стало известно: вице-адмирал Максимов экстренно выехал в Англию. Что за поспешность? Позднее, уже после Февральской революции, Андрей Семенович Максимов признается Дыбенко: «Командировка в Великобританию, куда меня срочно отправили, не вызывалась военной необходимостью. Как видно, из боязни, что я действительно выступлю на суде в защиту Янцевича и Ваганова, и опасаясь политического скандала, выпроводили меня на время из России».
В октябре 1915 года Дыбенко был арестован. Правда, скоро выпустили. Ею сразу же вызвал старший офицер Гертнер и объяснил, что армейским соседям не хватает храбрых людей и командующий флотом решил направить на сухопутный фронт отдельный матросский батальон. «С „Императора Павла I“ отправитесь вы и еще четырнадцать человек».
«На фронт отбирали добровольцев, а Гертнер даже не спросил моего согласия. Избавляются от бунтарей». Дыбенко разыскал Светличного, рассказал, что его посылают воевать на сухопутный.
— Не забудь взять прокламации, — посоветовал Григорий.
…Отдельный батальон балтийцев в составе трех стрелковых рот и одной пулеметной попал в район Сарнанайса. С моряками беседовал армейский полковник, разъяснил, что командующий 12-й армией генерал Радко-Дмитриев попросил адмирала Канина прислать стойких матросов, которые бы подняли боевой дух стрелков 2-го Сибирского корпуса.
— Так что, морячки, надеемся на вас! Народ вы боевой.
«Надейтесь, поможем чем можем», — усмехнулся про себя Павел Дыбенко. Его рота заняла оборону на участке так называемой Пулеметной горки — широкой возвышенности, поросшей мелколесьем. Солдаты-сибиряки, уже немолодые, все бородатые, встретили подмогу дружески, интересовались флотскими делами, жаловались на свое тяжкое окопное житье. «Кормят — хуже нельзя, раз в сутки дают чечевичную похлебку, которую самая что ни на есть грязная, неразборчивая свинья жрать не станет. В палатках холодно, вши заедают, в землянках сыро».
Вокруг собрались любопытные. Улучив момент, когда поблизости не было фельдфебеля, Павел прочитал фронтовикам прокламацию Петербургского комитета, рассказал о восстании на «Гангуте», о волнениях на Балтийском флоте. «Вот и судите, кому выгодна война».
Не теряли времени и остальные моряки. Их беседы ворошили души фронтовиков, будоражили мысли…
По окопу шагал фельдфебель, объявлял, что ночью намечена атака.
— В такую стужу атака! — огрызнулся сидевший рядом солдат.
Зябли солдаты в окопах. Одежонка плохая: поизношенные шинелишки да ботиночки с обмотками, разве что папахи согревали головы. У матросов экипировка получше: шапки-ушанки, теплые бушлаты, суконные брюки заправлены в голенища яловых сапог. Но и моряки замерзали. Вот и бегали все в просторный блиндаж, где топилась небольшая круглая печурка.
Ночная атака сорвалась. Ни моряки, ни солдаты не поднялись. Угрозы, брань офицеров, фельдфебелей не помогли.
Морской батальон перебросили на новый участок. Пытались с ходу послать в бой, но флотские опять отказались, заявили: «Офицеры пропили наше жалованье, харчи скверные, никуда не пойдем».
Пока армейское начальство разобралось, что к ним попали «политически неблагонадежные» матросы, солдаты-сибиряки уже были «обработаны». Морской батальон построили, привели на железнодорожную станцию, заставили сложить винтовки и пулеметы в отдельный вагон, заперли его; всех усадили в теплушки, паровоз трижды просвистел и, набирая скорость, отправился в снежную даль.