В отблесках салюта
В Александровском саду у Кремлевской стены горел Вечный огонь. Ветер отрывал куски пламени, они отлетали в ночь и мгновенно гасли. По широким ступеням поднимались люди, и на гранитные плиты к могиле Неизвестного солдата ложились цветы. При свете пламени четко выделялись золотые буквы: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен».
Генерал Лукин стоял, опершись на трость, и долго смотрел на огонь. Из раздумий его вывел голос внука:
— Деда, неужели нельзя установить имя солдата? А у него же были имя, фамилия…
— Была, Митя, фамилия. Были имя и отчество. И родной дом был, и отец с матерью были, и, быть может, жена и дети…
— Неужели и останется он неизвестным? Если его перезахоронили из братской могилы под Крюково, то можно установить, какая дивизия, полк там оборонялись, в каком взводе воевал солдат.
— Место братской могилы известно, конечно, — Крюково, последний рубеж обороны Москвы. Но могли привезти тело из-под Шепетовки, Смоленска, из Вяземского леса. Там тоже много братских могил, и в них — неизвестные солдаты. Война, Митя, шла страшная, не на каждой братской могиле удавалось поставить даже скромный деревянный обелиск со звездой.
— Может быть, этот солдат служил и в твоей армии?
— Возможно, Митя.
— Деда, а вот скажи, — не унимался внук, — в могиле этой может лежать и офицер?
— Как тебе объяснить, — глядя на рваное пламя, заговорил Лукин. — Неизвестный солдат — это не обязательно рядовой. Еще Петр Первый говорил: «Солдат есть имя общее, знаменитое: солдатом называется первейший генерал и последний рядовой». Так что Неизвестный солдат — это символ воина, защитника Родины.
Лукин устал. Они с внуком сегодня с утра на ногах. Смотрели Первомайский военный парад и демонстрацию на Красной площади.
Внук знал, что дед когда-то был комендантом Москвы и к подготовкам к парадам имел прямое отношение. Поэтому и не давал деду скучать. Вот и сегодня вдруг вопрос:
— Дед, а почему прежде во время парадов над Красной площадью пролетали самолеты? Я в кино видел. Красиво было.
— Красиво, — согласился дед. — Только опасно.
— А что, самолет мог упасть?
— Ну… мало ли что может случиться…
Лукину нравилось любопытство внука. Отвечая на его вопросы, он сам будто вновь переживал незабываемые довоенные годы.
— Ну а что может случиться? — не унимался внук.
— К примеру, железка какая-нибудь с неба на людей упадет.
— Ты шутишь?
— Не шучу. Был такой случай… В один из довоенных Октябрьских праздников во время воздушного парада у одного из тяжелых бомбардировщиков что-то сломалось в одном из двигателей, и металлические детали упали на колонну демонстрантов, проходивших по Пушкинской улице, неподалеку от МХАТа. Было ранено несколько человек. В здании Художественного театра был развернут медицинский пункт, где пострадавшим стали немедленно оказывать помощь. Я доложил о случившемся командующему войсками округа Белову. Через несколько минут ко мне подошел сотрудник НКВД и сказал, что Сталин просит меня подняться на трибуну Мавзолея. «Товарищ Лукин, — сказал Сталин, когда я взошел на трибуну, — доложите, что произошло?» Я доложил о случившемся и сказал, что, как только на улицах будет свободнее от демонстрантов, раненых отвезут в больницу Склифосовского.
Вечером Михаил Федорович с внуком наблюдал артиллерийский салют.
— Деда, а когда в Москве был первый салют?
— В сорок третьем, в честь освобождения от фашистов Орла и Белгорода.
— А сколько салютов во время войны было?
— Не знаю, Митя, много…
— А твоим войскам… — Внук не договорил фразу.
Он понимал, что в честь войск генерала Лукина не гремели в Москве салюты. Он знал, что армии, которыми командовал дед, не одерживали крупных побед — они отступали… Митя не раз доставал заветную шкатулку деда, завороженно разглядывал потускневшие от времени ордена и медали. Но среди них не было ни одной медали «За освобождение…», «За взятие…». Сейчас вопрос вырвался машинально, и он отвел глаза, решив про себя, что ненароком обидел деда.
Это не ускользнуло от Лукина. Действительно, он не въезжал в освобожденные его войсками города, к колесам его машины не сыпались цветы. Он не видел безмерно счастливых лиц избавленных от фашистских оккупантов людей. Он видел оставляемые его войсками города и села и угрюмые лица советских людей, их глаза, полные скорби и укора: «На кого нас оставляете…»
Лукин положил руку на хрупкое плечо внука, легонько придавил: