— Хорошо-то девки пляшут, по четыре кряду в ряд!
— Не томите, товарищ генерал.
— Так вот, Олег, сегодня мне позвонили из Военной коллегии. Дело твоего отца рассмотрено. Генерал-майор Сиваев Максим Наумович полностью реабилитирован… На днях получишь соответствующий документ. Поздравляю…
О чем поведали архивы
Приехав в Москву по издательским делам, Михаил Шолохов заболел, и его, полковника в отставке, положили в военный госпиталь. В столовой за столиком рядом с Шолоховым оказался генерал Москвитин. Как водится среди военных, многие разговоры сводились к войне, тем более что Шолохов в то время продолжал работу над романом «Они сражались за Родину», и его особенно интересовал начальный период войны. Шолохов вспоминал свои поездки на фронт в Смоленск, под Вязьму, о встрече с генералом Лукиным.
— С тех пор прошло уже двадцать лет, а я, к сожалению, до сих пор ничего не знаю о судьбе генерала, — с печалью говорил он. — Наверное, погиб. Тогда в вяземских лесах столько полегло!..
— Жив, жив Лукин! — воскликнул Москвитин.
— Вы это точно знаете, Петр Федорович? — сдерживая волнение, спросил Шолохов.
— Еще бы, он мой сосед!
— А позвонить ему можно?
— Конечно! Вот номер его телефона.
— А ведь я, — с волнением вращая диск телефонного аппарата, говорил Шолохов, — после Парада Победы на приеме в Кремле за генерала Лукина тост произносил. Даже не представляю встречу. Очень волнуюсь.
…Через полчаса генерал Лукин был у Шолохова в старом арбатском переулке.
Никто не мешал им беседовать. Они не виделись с июля сорок первого, и теперь им было о чем рассказать друг другу. Больше говорил Лукин, а Михаил Александрович задавал все новые и новые вопросы. Его интересовали даже мельчайшие подробности драматической эпопеи генерала Лукина. Время летело незаметно. Обед им принесли в палату. За окном уже давно стемнело, а они все говорили.
— Нет, так дело не пойдет, — наконец сказал Шолохов. — Все, что интересует меня в вашей жизни, одной встречей не исчерпаешь. И без стенограммы не обойтись. А врачи не позволят нам встречаться каждый день. Да и договор у нас был — встретиться после войны у меня на Дону. А фронтовое слово должно быть крепким. Так что, Михаил Федорович, давайте условимся о встрече в Вешенской. До того и я еще раз пересмотрю страницы романа «Они сражались за Родину», да и вы припомните подробности боев под Смоленском и Вязьмой. У меня почему-то сложилось мнение, что вы еще не совсем четко даже лично для себя представляете значение Смоленского и Вяземского сражений. Роль, которую сыграли ваши войска в битве за Москву, гораздо большая, чем вы сами думаете. Не мешало бы копнуть архивы. Но ведь вы, как я понимаю, по горло заняты в комитете и в обществе «СССР — Нидерланды».
— Все так, Михаил Александрович, — согласился Лукин. — Но ради такого дела придется поднапрячься.
Уже прощаясь, Шолохов покачал головой и неожиданно рассмеялся:
— Чую, Михаил Федорович, придется мне еще попыхтеть над романом. Врываетесь вы со своей судьбой на его страницы, как сама жизнь. А вы не будете против, если я опишу вашу судьбу в книге?
— Пожалуйста, если вам это интересно…
Шолохов пожал руку Лукину и, не выпуская ее, задумчиво сказал:
— Есть у моего героя брат — генерал. Так вот, ваша судьба… Но не будем опережать события. До встречи на Дону.
«Копнуть архивы». Над этими словами писателя Лукин задумывался все больше. Прежде как-то не приходило в голову серьезно анализировать события, участником которых был. Годы идут, и все меньше остается свидетелей минувших боев. А кто же расскажет сегодняшним и будущим поколениям о том, как пришли мы к победе?
До Подольска, где находится Центральный архив Министерства обороны СССР, — путь неблизкий. Но Лукин ежедневно, как на службу, отправлялся туда. Сначала его пугали горы папок, которые громоздились у него на столе каждое утро и в каждой из них тщательно пронумерованные распоряжения, донесения, приказы… Домой Лукин возвращался усталый и озабоченный. В такие вечера он почти не разговаривал с домочадцами. Даже с внуком не было времени заниматься. Надежда Мефодиевна тревожилась за его здоровье, видя, как после поездки в архив он как бы заново, остро и болезненно переживает все минувшее. Наскоро поужинав, Михаил Федорович раскладывал на большом старинном, мореного дуба столе свои записи и работал до глубокой ночи.
Он читал сухие сводки, а перед глазами вставали живые люди, конкретные события, отдельные эпизоды. Он вспоминал, при каких обстоятельствах отдавал то или иное распоряжение, в какой обстановке получал указания из штаба фронта. Вновь воскрешались события тех тяжелейших дней сорок первого года, и Лукин словно бы все переживал заново.