Лукин давно приметил в отделе боевой подготовки штаба Украинского военного округа высокую, стройную машинистку. Он видел, что и другие молодые командиры заглядываются на девушку. Но держала она себя независимо и строго.
Робел под ее взглядом и Лукин. А как хотелось заговорить и, чем черт не шутит, пригласить на свидание! И однажды — видно, судьба! — она печатала материал для его отдела. Что-то в тексте ей понадобилось уточнить, и она зашла в его кабинет, заговорила. Лукин смотрел в текст и не разбирал своего вполне разборчивого почерка. Его покорили звуки высокого мелодичного голоса, мягкие интонации речи.
После этого случая они стали здороваться, и он уже знал ее имя — Надежда. С трудом преодолевая смущение, однажды попросил разрешения проводить ее домой после работы. Надежда согласилась. И теперь она уже не казалась ему такой гордой и отчужденной. Взгляд больших серых глаз стал веселым и доброжелательным.
Желая произвести впечатление, Лукин с разрешения начальства взял в гараже легковой автомобиль «форд». Он усадил Надежду, сам надел большие перчатки с крагами, летные очки, сел за руль и, отчаянно сигналя, лихо повел машину. Однако путешествие было недолгим. На середине моста заглох мотор. Сурово сдвинув брови, Лукин возился в моторе, исподтишка бросая взгляды на свою пассажирку, которая едва сдерживала смех. Все попытки запустить мотор были напрасными. Пришлось оставить автомобиль на попечение милиционера. Сами они, весело смеясь, отправились пешком за техпомощью. Отчужденности и неловкости как не бывало!
Вскоре Надежда стала его женой. Он любил ее самозабвенно. Возможно, это шло от разницы в возрасте, возможно, он просто поддавался ей, добровольно уступая лидерство. Наверное, так и было. Но в ее присутствии он как-то смягчался, добрел и светлел душой. Надежда платила ему тем же.
Он любил домашний уют, считая семью «крепким тылом». И даже суровая армейская жизнь с перемещениями по службе, переездами с места на место не подрывала крепости этого «тыла». «Как началась наша с тобой колесная жизнь, так и продолжается», — с улыбкой говорил он жене, вспоминая давнюю неудачную прогулку на «форде».
А с тридцать седьмого года Надежда стала страдать бессонницей — прибавились тревоги и… страхи. Ежедневно, уходя на службу, он видел в ее глазах тревожный вопрос: «Вернешься?» Эти страхи не покидали ее уже никогда. Как она испугалась, когда в конце мая встречала мужа на Казанском вокзале…
Вызванный в Генштаб из Забайкальского военного округа, Лукин вез с собой боевое расписание войск 16-й армии, которой он командовал. Его сопровождала вооруженная охрана. Лукин знал, что сразу с вокзала домой не попадет, потому и не дал телеграмму. Но кто-то из его помощников — Шалин или Лобачев — все же телеграфировали Надежде Мефодиевне о приезде мужа, и она, желая сделать ему сюрприз, приехала на вокзал.
Поезд из Читы прибывал рано утром. Лукин вышел из вагона, держа в руке портфель с документами. Тотчас охранники стали по обе стороны от него. Сопровождаемый ими, он пошел к машине. Надежда Мефодиевна, увидев мужа в таком окружении, обмерла. Но он успокоил ее, крикнув, что все в порядке, чтобы вечером ждала дома.
И вот снова разлука. Как бы Надежда ни крепилась, ни скрывала, он-то хорошо видел в ее больших серых глазах тревогу.
Нежданная встреча
Поезд на всех парах катил на юго-запад. Мелькали мосты, высокие деревянные платформы пригородных станций. Чем дальше от Москвы, тем реже станции и просторнее земля. Месяц июнь — зачин лета. За окном зелень разных оттенков, цветастое разнотравье. Лишь изредка голубой извилистой лентой промелькнет речка. Иногда она течет параллельно железнодорожному полотну и тогда долго сопровождает поезд, то отступая, то приближаясь, да так близко, что видно, как четко отражаются в воде прибрежные ивы. То голубая лента вынырнет вдруг из леса или из-за косогора прямо под насыпь. И в вагон тут же врывается отчаянный грохот колес по железному мосту.
Стало прохладно. Лукин поднял вагонное стекло и вошел в купе. Второе место пустовало. Но было видно, что попутчик уже обжился. На деревянных плечиках висел коверкотовый плащ стального цвета, на крючке — фуражка с низкой тульей и широким козырьком из того же коверкота. На полке сверкал никелированными замками пухлый чемодан из желтой кожи. Сосед куда-то вышел. Это вполне устраивало Лукина. Можно спокойно, никому не мешая, переодеться. Да, пожалуй, и прилечь не худо.
Лукин выложил на столик портсигар, спички, переоделся в пижаму, аккуратно повесил китель, брюки и принялся стелить постель. Будучи по натуре человеком общительным, он сейчас не хотел ни с кем разговаривать. Вся последняя неделя, проведенная в Москве, была такой насыщенной, такой напряженной, что теперь хотелось просто выспаться под стук колес.