— Два! — ткнул Кравцов пальцем в ордена "Красного знамени" на груди Саблина. — Когда успел второй получить? Где?
— В Крыму, — коротко объяснил бывший комбриг, имея в виду и время и место. — Мы с комиссаром моим, Мехлисом… Не знаю, ты с Левой Мехлисом знаком или нет?
— Мехлис? — переспросил Кравцов, пытаясь вспомнить. Фамилия была ему знакома, но подробности в памяти не всплывали. — Комиссар? Комиссар чего?
— Сорок шестой дивизии.
— Так ты уже начдив! — поднял бровь Кравцов.
— Был начдивом, — махнул рукой Саблин. — Сейчас мы все только слушатели. Вон Гай кавкорпус в бой водил, а тоже сидит, как миленький, и сочинения о роли гоплитов в Пелопонесской войне пишет. А с Мехлисом мы всего-навсего цепи поднимали… Сам понимаешь, обычное дело под пулеметами… Постой! — встрепенулся Саблин. — А ты здесь как?
— Да, вот учиться послали…
И завертелись жернова пока еще не истории, а военно-партийной бюрократической машины, но "E pur si muove!", как говорится.
И все-таки она вертится.
"Ну, где-то так и есть…"
Саблин, ухвативший буквально с первых слов рассказа суть возникшей проблемы, взял Кравцова "на буксир" и поволок по инстанциям. Тем более что Кравцов, как выяснилось, "что дите малое", а москвичи — "Ну, что я тебе буду рассказывать о москвичах, если ты петербуржец?"
— Уж не знаю, право, где тебя, Макс, носило, но дороги от Брянского вокзала до центра, если через мост, минут десять-пятнадцать, никак не более. И в трамвае, голубь мой, проезд за деньги разрешен. Дорого, конечно, но не смертельно, хотя до десяти часов утра, и в самом деле, не актуально…
Перво-наперво они отправились к военному коменданту города, поскольку Кравцов пока был в Москве никто, и только комендант мог сделать его "кем-то". А комендантом, на удачу, оказался снова же земляк с Украины — комбриг из Пятьдесят Восьмой дивизии Петр Пахомович Ткалун. Знакомство, разумеется, шапочное, но все-таки знакомство.
— Кравцов… — наморщил высокий лоб Ткалун. — Постой, постой! Максим Кравцов? Командарм-Восемь?! Так ты живой, получается?!
— А живым, Петр Пахомович, — тут же вставил попыхивающий трубочкой Саблин. — Есть, пить надо. И крышу над головой…
— Сделаем, — улыбнулся Ткалун. — Как землячку не порадеть!
Но в результате, Кравцов получил все то же самое, что получил бы на его месте любой другой военный, приехавший на учебу в Москву. Тот же черный пайковый хлеб, те же талоны на питание… и "маршрутная карточка" для проезда на трамвае да несколько билетов в Большой и Художественный театры. Последнее обстоятельство неожиданно показалось Максу весьма и весьма соблазнительным. Но вот жилье бывший командарм, вполне возможно, получил чуть лучшее, чем многие другие.
— А давай его к нам, во Вторую Военную гостиницу, — предложил Саблин. — У меня как раз сосед съехал.
— К Никитским воротам что ли? — нахмурился Ткалун. — Так у вас же там жить невозможно. В прошлую зиму, говорят, не только мебель, но и паркет в печках пожгли.
— Так точно, ваше благородие! — сверкнул голубизной глаз Саблин. — Как есть пожгли, басурмане! И обои со стен ободрали и сожгли. Варвары-с!
— Ну, и? — Ткалун в отличие от Саблина был занятым по службе человеком и тратить дорогое казенное время на глупости не желал.
— Отремонтировали в июле, — кисло "закруглил" тему шутник, и, получив все необходимые бумаги, Кравцов и Саблин отправились на Бульварное кольцо.
Двухэтажное здание бывшей третьеразрядной гостиницы размещалось на небольшой площади около Никитских ворот. Место показалось Кравцову смутно знакомым, но опять, как и во многих других случаях, чувство это казалось сродни дежавю. Ничего определенного, лишь смутный образ, словно птица, летящая сквозь клубящийся туман. Видел как-то Кравцов такой пролет чайки сквозь затопивший Эдинбург вечерний туман…
"Эдинбург?! Какой, к бесу, Эдинбург?! Я же и не был там… никогда".
И такое уже тоже случалось. Вдруг всплывало в памяти что-то "совсем не то", и что с этим делать, Кравцов совершенно не представлял. Он предполагал, впрочем, что подобные странности — суть манифестации некоего системного расстройства психики, но сообщать об этом кому бы то ни было не собирался. Он совершенно не хотел возвращаться в разряд увечных. А посему…
"Перетрем! — твердо решил Кравцов, обозревая окрестности своего нового местопребывания. — А муку съедим!"
По здравому размышлению, место могло показаться ему знакомым оттого, что живо напоминало события минувших лет. Война — она и в Москве война, как и в любом другом месте.