— Вольно, Степан, — торопливо сказал Иванцов и быстро подошел, почти подбежал к старшине, — вольно. Живой!
Он крепко обнял Нефедова, а тот ответил тихо:
— Я-то живой. А вот мои…
Иванцов отстранился и глянул старшине в глаза. Потом опустил голову и хотел что-то сказать, но сбоку послышались легкие шаги.
— Старший…
— Ласс! — Нефедова как будто ударило током, он судорожно дернулся и повернулся к альву. Ласс был все так же спокоен, словно и не было подземного боя — только высокий лоб был перевязан свежим бинтом.
— А где… — старшина замялся, словно боясь произнести последние слова. Но альв понял его и повел головой в сторону. У ворот стояли носилки, и хмурый Никифоров аккуратно укрывал плащ-палаткой Турухая, лежащего с закрытыми глазами. Рядом курил Харченко, и еще двое в черных комбинезонах тихо разговаривали. Словно почуяв взгляд Степана, все они повернулись к нему и без улыбки покивали — мол, порядок, командир.
— Тэссер? — старшина неверяще повернулся к альву. — Остальные?
Ласс покачал головой.
— Никого, — и молча отошел, подхватив свою винтовку. В это время полковник Иванцов, пристально вглядывавшийся в заросшего бородой старика, вздрогнул и подошел к нему ближе. Тот, словно этого и ожидая, дребезжащим голосом обратился к нему:
— Извините меня! Но я ученый… Я археолог! Я был варварски, грубо захвачен немцами и был вынужден — понимаете, вынужден им помогать в их… э-э-э, шарлатанских раскопках. А теперь я прошу отправить меня домой. Я пожилой человек…
Иванцов, все это время не отрывающий глаз от лица профессора, теперь прервал его:
— Альфред Фогель?
Старик осекся на полуслове и отшатнулся. Иванцов подошел к нему вплотную.
— Альфред Фогель? Не узнаете меня?
— Простите, я не понимаю… — забормотал «профессор», но полковник уже подал знак двоим солдатам, которые подошли и встали за спиной старика.
— Я уверен, что понимаете, — усмехнулся Иванцов, — мы с вами не встречались, кажется, с тридцать четвертого года, господин Фогель. Тогда, в Мюнхене, вы еще выдавали себя за любителя редких оккультных книг. За простого антиквара. Надо думать, сейчас у вас в портфеле тоже антиквариат, магистр?
Старик молчал. Его плечи слегка напряглись, пальцы на ручке портфеля побелели от напряжения.
— Тихо, — сказал полковник, — не советую. Если не они, — Иванцов кивнул на солдат, — то Степан вас скрутит, не успеете и пальцем пошевелить.
Нефедов поднял голову и равнодушно посмотрел на немца. Ему не было никакого дела до того, что сейчас творится вокруг, но, поймав его взгляд, Альфред Фогель обмяк, ссутулился и тихо охнул.
— Господин полковник, у меня сердце… Я прошу обращаться со мной, как с военнопленным. Я настаиваю.
— В часть. Отвечаете головой, — Иванцов властно понизил голос, и солдаты подхватили археолога за локти, повели к «виллису», тихо рычавшему поодаль мотором.
— Ты знаешь, кого ты привел, Степан? Ему же цены нет! Это он проектировал всю руническую сеть Кенигсберга, все ловушки, связки, точки входа! — Иванцов, впервые за много дней, улыбался. — Не будь меня, так бы и ушел старый волчара, и особисты бы ничего не узнали. А ты его привел, старшина. Ну, верти дырку в гимнастерке. Буду писать представление на орден.
Степан Нефедов медленно расстегнул ремень с кобурой и протянул его полковнику. Рука повисла в воздухе. Иванцов непонимающе смотрел на старшину. Еле шевеля губами, Нефедов проговорил:
— Товарищ полковник. Готов пойти под арест. Я погубил свой взвод, подвел людей. Обещал им, что они выйдут отсюда живыми. Я их обманул. Готов пойти под арест.
— Да ты что… Степан? — Иванцов ошеломленно протянул руку. — Задание твое выполнено. Понимаю, тяжело своих людей терять. Но на то и война, старшина!
— Все мы так говорим. На то и война, товарищ полковник.
Степан Нефедов отвернулся от Иванцова и пошел как пьяный, не разбирая дороги, волоча за собой ремень с кобурой. Он шел, тяжело поднимая ноги, спотыкаясь в неглубоких воронках. Полковник глядел ему вслед. Горькие складки у его губ прорезались глубже. Он посмотрел на Ласса, который так же неотрывно смотрел в спину уходящему.
— Пригляди за ним, ладно?
Альв кивнул. Полковник Иванцов подошел к «виллису» и прищурился, заслоняясь ладонью.
Над дымными пожарищами Кёнигсберга вставало солнце.
14. Чугай
Пополнение прибыло рано утром.
Старшина Нефедов медленно перевел глаза с гигантских сапог, размера не меньше чем сорок пятого, выше — пока не уперся взглядом в переносицу солдата. Для этого ему пришлось запрокинуть голову так, что Степан еле успел подхватить фуражку. Новичок был похож на медведя, поднявшегося на задние лапы. Впечатление довершала массивная нижняя челюсть, мохнатые брови, и кулаки, напоминавшие приличных размеров арбузы.
— Так, — задумчиво сказал Нефедов, — понятно. Такого у меня еще не было. Как фамилия?
— Чугай. Иван, — пробасил солдат, с легким недоумением разглядывая невысокого старшину.
— Рядовой Чугай, надо думать? — переспросил Степан. Новичок помолчал, потом неохотно отозвался:
— Так точно. Рядовой Чугай.
— Хорошая у тебя фамилия, рядовой Чугай, — усмехнулся старшина, — крепкая. А сейчас вот что. Расскажи-ка мне, откуда ты такой взялся, боец…
— Мамка такого родила, — хмуро ответил Чугай, переступая с ноги на ногу. Он не понимал — что нужно от него этому недомерку, нацепившему погоны с лычками?
— Это понятно, что мамка, а не дух святой, — спокойно продолжал старшина, — почему к нам, спрашиваю? Сам попросился? Не похоже вроде.
— Да что ты пристал, старшина? — прорвало Чугая. — Сам, не сам… Дело мое у тебя, вот и листай. Сразу поймешь, за что сюда. Или особиста спроси, он разъяснит. Сам я сюда не просился, и от пуль не бегал. Так что это вам виднее, зачем меня с передовой сняли!
— С передовой… — Нефедов продолжал разглядывать рядового все с той же усмешливой искоркой в глазах. Потом пригасил ее и спросил равнодушно. — А на передовой что — устав не учат? Или устав не учат только в штрафбате, где ты лямку тянул до сих пор?
Рядовой Чугай скрипнул зубами — негромко, но отчетливо. Потом шагнул вперед и навис над Степаном, кривя рот.
— Ты вот что, старшина… Кто прислал меня сюда — это их дело. А командовать мной не каждый может. И уж точно, не такой как ты. В штрафбате и не таких видали, — солдат выругался и отвернулся.
— Не таких, значит? — в голосе Нефедова звякнуло железо. Он чуть отстранился и вдруг несильно ткнул оторопевшего новичка указательным пальцем в бок.
— Ты присядь, Ваня. Не загораживай свет. А то я просто ужас как не люблю, когда нужно глаза высоко подымать.
От легкого тычка Чугай вдруг задохнулся, ноги его заплелись, и он грохнулся на землю, слепо шаря ладонями по траве. Старшина присел рядом, сорвал травинку, покусал ее, думая о чем-то своем.
— Очухался? — наконец спросил он.
«Сейчас я эту суку… Пополам его поломаю!» — рядовой схватил наглого старшину за плечо, сжал кулак. И ткнулся лицом в землю, чувствуя, как невыносимо полыхает от боли вывернутая кисть.
— Все понятно. Как ты в штрафбате живой остался с таким хулиганским поведением — ума не приложу, — сокрушенно покачал головой Нефедов, продолжая тремя пальцами держать запястье Ивана. Потом вдруг отпустил, отошел в сторону, посвистывая. Чугай медленно поднялся — весь красный от злобы и унижения. Зарычал, пригнулся, становясь еще больше похожим на матерого медведя. Во рту стало солоно от крови.
— Стоять, — Степан Нефедов пристально смотрел в глаза рядовому, и в его голосе и взгляде больше не было и намека на усмешку, — и слушать меня. Ушами. Уже не спрашиваю, зачем тебя сюда прислали — и так ясно, кто же рядом с людьми медведя станет держать? Выходит, выбора у тебя и не было. А сейчас, пока не начал тут передо мной звериные танцы устраивать, лучше оглянись.