— Ну что, герой, может, сам свалишься? — Санька поставил на стол новую бутылку. Но Чугай упрямо покачал головой, медленно разлил водку по кружкам. Нефедов удивленно пожал плечами, — как знаешь, мол, — снова выпил одним духом, даже не поморщившись.
— Ну силен… — прошелестело по людям. Иван выдохнул, несколько раз останавливаясь, через силу, выпил свою водку, брякнул кружкой по столу. Теперь Степан налил себе и ему сам.
Еще две кружки.
— Н…не могу больше, — пробормотал Чугай. Он сидел с закрытыми глазами, бледный, лицо покрылось крупными каплями пота.
— Да ты что, Ваня? — удивился старшина. — Мы же, считай, только начали, а ты уже все? Давай-ка…
Солдат взял кружку. Протолкнул в себя два глотка водки. Кружка выпала из руки и покатилась по земле. Чугай зажал рот руками, вывернулся из-за стола, метнулся в кусты. Ноги заплелись, и он грохнулся всем телом, пытаясь встать, сотрясаясь от рвотных спазмов.
— Э-эх! — хлопнул себя по коленке Нефедов. — Проиграл!
Он встал из-за стола, по-прежнему твердо, словно не пил ни грамма. Взял свою кружку, вытряхнул из нее последние капли жидкости.
— Ладно. Чугая, как проспится, ко мне. Всем отбой, мужики. Отдых наш завтра кончится, так что ловите последние часы, — и прямо, не качаясь, пошел к себе в палатку, провожаемый взглядами. У входа в палатку обернулся, нашел взглядом Конюхова.
— Саша, ты потом зайди. На завтра кое-что обсудить надо.
Когда Санька зашел в палатку, Нефедов уже снял сапоги и сидел за столом, что-то чиркая карандашом на развернутой карте. Охотник долго смотрел на него, потом не выдержал и взмолился:
— Товарищ старшина! Как у вас это получилось?..
— Тихо, Саня, а то все сбегутся, — Степан улыбнулся, щелкнул пальцем по кружке. Почесал затылок и решительно бросил карандаш.
— Так и быть. Возьму грех на душу. Только если ты никому, понял?
— Да ты что, Степан? — возмутился Конюхов, переходя на шепот. — Сколько ты меня знаешь?
— Ладно, ладно, — Нефедов взял со стола фляжку, отвинтил крышку, поднес ее к самому носу товарища.
Конюхов дернулся, скривился от отвращения.
— Спирт? — спросил Нефедов.
— Да уж! Чего ты мне его суешь? Знаешь же, что я даже запах этой дряни не выношу!
Старшина налил в кружку пару глотков спирта.
— А ты, Саня, выпей, — он подтолкнул кружку вперед, — может, понравится.
— Да ну тебя, Степан! — обиделся тот, потом принюхался и взял кружку со стола. Поднес к лицу, изумленно глянул на старшину и пригубил. Выпил до дна.
— Вода?
— Точно, — кивнул Нефедов, — и всегда чистая. Хоть бензин в нее наливай, хоть уксус.
— Это как так?
— А вот так. Еще когда на войну уходил, мне эту кружку дед отдал. Бери, говорит, внук, она еще в русско-турецкую свою службу служила. Колдун один в Черногории ее заговорил деду, да так крепко заговорил, что уж сколько лет прошло, а заговор кончаться и не думает… И мне кружка пригодилась — я ведь водку-то только один раз и пробовал, по молодости лет. А так — никто и не подкопается, сидит старшина и пьет из своей. Сколько нальют, столько и выпью, если надо.
— Так ты что? — медленно проговорил Конюхов, и вдруг расхохотался. Сквозь смех, мотая головой, еле выговорил, — Ты что… воду из нее пил… все время?
— Точно! Ничего, Чугаю полезно будет. Парень толковый, пьет только много. Зато, глядишь, завтра проснется и на отраву эту глядеть долго не сможет…
Степан рассмеялся, вторя Конюхову. Потом ткнул пальцем в карту.
— Ну ладно. Потехе час — это хорошо. А теперь, Саша, слушай приказ на завтра…
15. Матвей Первый
Старая деревянная дверь скрипнула, взвизгнула рассохшимися петлями. Солнечный блик скользнул по свежевымытому полу, поскакал на стену и там застыл, подрагивая в полумраке.
— Есть кто? — громко спросили у дверей.
Лязгнуло что-то — должно быть, жестяное ведро, — и из-за поворота коридора выглянула немолодая женщина в синем халате, стряхивая мыльные брызги с мокрых рук.
— Что ж вы кричите так? — укоризненным полушепотом сказала она, нахмурившись. — У нас тихий час. Всех перебудите!
— Извиняюсь. День добрый.
Посетитель шагнул от порога внутрь, но остановился, с сомнением глянул на свои грязные сапоги.
— Да заходите уж, — махнула рукой женщина, — ничего страшного, моем мы часто. Здравствуйте. Меня Людмила зовут, я дежурная сестра.
Она, щурясь, пыталась разглядеть лицо человека, стоящего напротив. В ореоле ослепительного солнечного света он показался очень высоким. Но тут дверь закрылась и оказалось что нет — самого обычного, среднего роста мужчина в военной форме, и фуражка на голове. На плечах — шинель, почему-то внакидку, не в рукава. «Старшина, — глянув на погоны, увидела она, — из пехоты, похоже». Муж у Людмилы тоже был в звании старшины, пока не погиб на Карельском фронте.
Оттого и в званиях она не путалась.
— Степан Нефедов, — старшина неловко кивнул и коротким движением плеч сбросил шинель прямо на пол.
— Ой, — испугалась Людмила и кинулась поднимать, но наткнулась на взгляд льдяно-серых глаз и застыла. Степан протянул ей что-то, закутанное в ватное одеяло.
— Надо думать, это по вашей части, Людмила.
Она подставила руки и тяжелый, нагретый сверток лег ей на ладони. Чуть шевелясь. Еще раз ойкнув, сестра откинула угол одеяла.
Младенец сладко спал, и чуть улыбался, словно в мамкиной колыбели. Но взгляд Людмилы будто почувствовал — повернул головку и открыл глаза.
— Тихо! — Нефедов положил руку на плечо Людмиле и успокаивающе повторил. — Тихо.
— Так он что… — пробормотала дежурная сестра, покачивая сверток на сгибе локтя.
— Ребенок он, — твердо сказал старшина Степан Нефедов, — значит, никакой разницы. У вас тут приют…
— Детский дом, — машинально поправила его женщина.
— Да хоть так. Значит, теперь вы ему вместо семьи станете, правильно? Могу я быть спокоен?
Людмила вскинула голову, прямо и твердо посмотрела в глаза старшине.
— Можете, товарищ старшина.
— Степан я, — Нефедов усмехнулся и достал из кармана коробку папирос, — не на фронте ведь.
— Скажите… Степан. А откуда он?
Нефедов промолчал. Он поднял с пола шинель, отряхнул ее, хотя ни пылинки не налипло на черный ворс. Надел — теперь уже в рукава. Перед глазами дежурной сестры мелькнул потрепанный шеврон — крест, вписанный в красную звезду, на фоне щита и меча. Старшина поглядел на побледневшую Людмилу и задумался, покусывая губу.
— Вы вот что, Людмила, — сказал он наконец, — вы пацана определите как следует и возвращайтесь. Все равно ведь, бумаги надо выправить, чтоб потом никаких лишних вопросов не возникло. А я пока покурю на крыльце.
Он стукнул мундштуком папиросы о коробку и вышел, осторожно притворив за собой дверь.
Людмила поглядела на младенца. Он уже не спал и улыбался ей, глядя на нее во все глаза.
Во все огромные, нечеловеческие, ярко-золотистые глаза с черным зрачком.
— Нефедов, — полковник Иванцов был зол как черт и спокоен, как камень.
Степан посмотрел на него и снова упрямо уставился в стену.
— Ты дурака не валяй, Степан! — в голосе полковника явственно скрежетнуло ржавое железо. — Сказано — нужно дать людей. Значит, дашь. Это приказ из Москвы, понял?
— А они в Москве понимают, что у меня во взводе всего половина осталась? — тихо ответил старшина, оскалившись в нехорошей улыбке. — Что в приграничной полосе зачистка идет, какая им и не снилась? Что на каждом шагу здесь — чертова каша, да такая, что ни в сказке описать…?
— Еще что скажешь, Нефедов? — полковник Иванцов сжал в зубах янтарный мундштук. — Короче. Приказ есть приказ. Выполнять. При себе оставишь пятерых на выбор. Потом подкрепление тебе кинем из пехоты. Сколько попросишь, столько и дадим.