Выбрать главу

  * * *

  - Ну что? Долго еще в молчанку играть будешь? А? - особист из СМЕРШ поставил одну ногу на стул и наклонился совсем близко, так что Казимир почувствовал, как изо рта у него несет махорочным духом. - Нечего сказать? Совсем нечего? Ты куда вчера ходил?

  - К деду... за медом, - глухо отозвался солдат, морщась от этого непереносимого запаха, - на хутор ходил. Меня лейтенант Васильев попросил.

  - Попросил... С лейтенантом вашим мы еще разберемся, меду ему захотелось! А вот с тобой... Какой, к чертовой матери, хутор, Тхоржевский? К родственникам ходил? Расстреляли твоих деда и бабку еще в сороковом, Тхоржевский! Понял? Расст-ре-ля-ли! Как шпионов, работавших на польскую разведку, к стенке поставили. В сороковом году! Что скажешь?

  - Не работал дед ни на какую разведку, - упрямо сказал Казимир. - Он пчел разводил. Мед...

  - Мед? Ты что тут лепишь, рядовой? Дед твой, Болеслав Тхоржевский, был из польских аристократов. Якшался в свое время с румынами из Трансильвании, темные дела какие-то творил. Ты знаешь, что о нем ни в одной тамошней метрической книге записи нет?

  Казимир Тхоржевский молчал. Он знал. С самого детства знал, что дед и бабка - не такие как все остальные. На старых потемневших портретах в доме были и их лица - ничуть не изменившиеся. Но всякий раз когда он, еще мальчишкой, пытался поговорить об этом с дедушкой, тот мягко его останавливал: "Не время, внук. А как придет оно, это время - ты сам все поймешь". Поэтому он сейчас упорно молчал, понимая, что выхода уже нет.

  В кабинет постучали и вошел вестовой с какой-то запиской. Капитан быстро пробежал глазами строки на листе бумаги, побледнел, кивком головы отпустил вестового прочь. Потом с размаху кинул бумагу на стол, прижав ладонью.

  - Знаешь, что случилось, Тхоржевский? Могу сказать. Вот что. Особая группа, посланная на этот твой хутор - да, да, чего уставился, можем и мы пройти там, где ты прошел! - вся эта группа при попытке задержания твоих... родственников, была УНИЧТОЖЕНА! Вся!. Ты понял, что это значит?!

  - А дед и бабушка? - тихо спросил Казимир. Особист несколько мгновений оторопело смотрел на него, запнувшись на полуслове. Потом оскалился, как зверь.

  - Деда с бабкой жалеешь? Радуйся, сволочь - не взяли их. Словно сгинули в этих чертовых лесах... И хутор тоже куда-то делся. Глаза отвели. Ничего. Найдем. Это я тебе обещаю, - капитан выплевывал слова как пули, не отводя взгляда от сидящего на стуле рядового, на лице которого медленно появлялась странная улыбка.

  Казимир улыбался, широко и спокойно. Он понял, что теперь этот капитан больше не сможет сделать ему ничего плохого. Никогда. Подумав о том, что дед был прав, Тхоржевский рассмеялся и встал со стула.

  - А ну, сидеть! - рыкнул особист, отступая на шаг и расстегивая кобуру. Он был озадачен, не понимая, что вдруг случилось с этим тихим узкоплечим солдатом, до сих пор упрямо молчавшем и ни разу не шелохнувшемся во время допроса. - Сидеть, я сказал!

  Но рядовой уже шагнул вперед.

  - Товарищ капитан, они же вас не трогали. Попросили бы по-хорошему - дед и меда дал бы, и... - что-то такое было в его холодеющих зрачках, что капитан отшатнулся, и последнее слово смазал выстрел.

  Падая на пол, рядовой Тхоржевский уже ни о чем не думал. Последнее, что он успел увидеть и услышать - с грохотом распахнувшуюся дверь кабинета, вопль: "Ты что делаешь, сука!" - и старшину Нефедова на пороге, с белым, бешеным лицом. Потом пришла смертная тьма.

  ... Но оказалось, что умирать легко и нисколько не больно, а пистолетная пуля ничуть не страшнее укуса пчелы. Тьма уступила место розовому свету и затихли ангельские перезвоны вокруг - а потом на Казимира повеяло запахом меда и знакомый голос, голос деда Болеслава, произнес:

  - Вот и пришло твое время понять, внук.

  Тьма навалилась снова. Тьма... мед... голоса... лес... дорога, пролетающая под ногами...туман, который ласково обнял тело и понес высоко над елями, баюкая...

  Казимир шел по лесу, машинально сжимая и разжимая кулаки. Руки ныли - сегодня они с дедом весь день тесали бревна для нового дома, который будет стоять рядом с хутором. Его нового дома.

  В сумерках Тхоржевский видел хорошо и поэтому издалека заметил неподвижную фигуру, стоявшую на перекрестке двух лесных дорог. Чуть приблизившись, он узнал старшину Степана Нефедова, который молча курил, с прищуром вглядываясь в подходившего Казимира. В руке старшина держал берестяной туесок.

  Казимир подошел и встал напротив, тоже не говоря ни слова. Нефедов докурил, бросил окурок в мох и притоптал сапогом. Потом оглядел бывшего солдата с ног до головы - бросил взгляд на выцветшую, перемазанную землей гимнастерку с пулевой дыркой на груди, на отросшие волосы. Кашлянул и поправил фуражку.

  - Казимир... Ты прости, коль что не так. Я-то знаю, что теперь ты мертвый и вроде как ни к чему мне, живому, с тобой разговаривать. Разные у нас дороги. Но я вот что попросить хотел...

  Нефедов снова покашлял - и протянул туесок.

  - Казимир... Принеси меду.

  ------------

  Co zanadto, to nie zdrowo - примерно "Много думать вредно" (польск)

7. В первый пар

Дома и стены помогают. И даже баня.

  Веник был хорош.

  Степан еще раз вдохнул березовый дух, примерился, взмахнул вязанкой прутьев, точно саблей.

  - Эх, благодать! - сказал громко, и расстегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке, покрутил головой от удовольствия.

  - Товарищ старшина, баня готова! - раздалось издалека. Скрипнула калитка, из огорода степенно вышел сержант Файзулла Якупов. Достал трубочку, закурил, заулыбался белозубо, приглаживая щетку черных усиков и сощурив узкие глаза.

  - Чего смеешься, Татарин? - Степан Нефедов перебросил веник из руки в руку, качнулся влево-вправо, будто в ножевом поединке, неуловимо-быстро перетек вплотную к Якупову.

  - Якши! - засмеялся сержант. - Быстрый ты, шибко быстрый. В баню пора!

  - Нет еще, - Нефедов прошел мимо него в огород, пробираясь сквозь разросшийся бурьян по тропинке. - В первый пар нам нельзя.

  - Почему? - удивился Якупов, даже вынул трубку изо рта.

  - Банник, Хозяин, пусть попарится всласть. Столько лет эту баню как следует не топили, сейчас он злой как собака. Пойдешь в первый пар - угоришь или обваришься, точно. Сейчас пойду, веничек ему запарю. А уж потом и мы...

  - Такой большой, Степан... - хмыкнул Татарин.

  - ... а в сказки верю? - закончил за него старшина. Сунул веник под мышку и потопал к бане, не оборачиваясь.

  Возле вросшей в землю, сложенной из толстенных бревен бани, почерневшей от времени, двое кололи дрова. Женька Ясин, из нового пополнения, сняв пропотевший тельник, играл колуном, с маху раскалывал здоровенные чурбаки. Парень был мускулистым, широкоплечим, так что, глядя на него, Нефедов вспомнил Чугая, который погиб под Ельней.

  - Ванька поздоровее был, - сказал он вслух и вздохнул. Маленький сухощавый Сашка Конюхов, который на лету подхватывал поленья, точно пули свистевшие из-под колуна, покосился на него.

  - Ты чего, командир? - и ловко, не глядя, выхватил из воздуха очередное сосновое полено.

  - Да так, - сумрачно отозвался Степан и зашел в баню.

  Уже в предбаннике шибануло приятным жаром, с примесью хвойного духа. Мужики постарались, разогрели как надо. Степан снял ботинки и толстые вязаные носки, потоптался на скрипучих досках, разминая босые ступни, потом открыл еще одну дверь и забрался в парилку, щурясь от почти нестерпимой жары..

  Быстро набрав кипятку в новенькую шайку, умело сработанную тем же Конюховым, Степан положил в него веник, поглядел, как сухие листья начинают набухать и расправляться. Встал посреди парилки, уважительно поклонился на четыре стороны.

  - Здравствуй, хозяин! - негромко проговорил, глядя как в щелях каменки бьется пламя, - помоги чистоту навести, грязь, болезни свести... А мы тебя уважим за это первым парком.

полную версию книги