— За мной! — приказал энкавэдэшник и, подхватив хорошо мне знакомый по любимой стрелялке немецкий карабин «Маузер Kar.98k», который я до этого не заметил, скрылся вместе со старшиной.
— Как вы, товарищ капитан? Хотите воды? — спросил у меня Карпов и, отстегнув, подал фляжку.
Я попытался открутить крышку, но из-за нервного перенапряжения руки дрожали как с похмелья.
— Давайте помогу, товарищ капитан. — Забрав у меня фляжку, боец открутил колпачок и поднес ее к моим губам.
Выбивая дробь зубами по горлышку, я сделал несколько судорожных глотков, затем шумно вздохнул и спросил у Карпова, разглядев у него на петлицах треугольники («Старший сержант», — тут же подсказала память Шведа):
— Сержант, где мы?
— Где-то в районе Смоленска, товарищ капитан.
— Помоги подняться.
Карпов и второй танкист, оставшийся неизвестным, поддерживая, довели меня до ближайшего дерева, на которое я оперся спиной. Я сделал вид, что пережидаю, когда пройдет головокружение. На самом деле тело Шведа мне плохо подчинялось. Диверсант был невысокого роста, где-то около метра семидесяти при семидесяти двух килограммах, тогда как мой рост составлял метр восемьдесят четыре, а вес — сто шесть кэгэ. Моторика движений совсем другая. Поэтому я стал двигать конечностями, крутить головой, туловищем и делать другие разминочные движения. Проведя рукой по животу, нащупал мощный пресс. Ого! Даже привычного намека на брюшко нет! И вообще отличий от моего рыхлого растренированного тела много.
Чувствуя небывалый подъем и ни на кого не обращая внимания, стал делать приседания. Десять — нормально, двадцать… даже одышки нет. Тридцать — ну ничего себе! После сорока в голове начало шуметь, перед глазами задвоилось, и я стал заваливаться на бок, делая вид, что вот-вот потеряю сознание. Подобное поведение объясняется просто — заданием Шведа было под видом капитана Михайлова попасть в одну из групп окруженцев, обнаруженную воздушной разведкой, втереться в доверие к старшему комсоставу и с их помощью занять штабную должность. Делая вид, что из-за тяжелой контузии не может служить в боевых частях, выйти из окружения, пройти фильтр НКВД, затаиться и нести обычную службу штабиста, ничем не выделяясь, пока с ним не свяжутся.
Попасть к окруженцам оказалось просто: Шведа немного побили, чтоб появились синяки, а потом профессионально вырубили.
На одном из хуторов остановился немецкий грузовик, из которого с грохотом посыпались немцы и стали разбегаться по территории. Четверо вломились в дом, остальные занялись обыском хозяйственных построек. Из кабины вылез молодой офицер и, махнув рукой трем солдатам, оставшимся у грузовика, направился к дому. Один из немцев залез в кузов и стал сбрасывать под смех остальных связанные тела, одетые в форму командиров Красной армии… Внедрение разрабатывали аналитики Абвера. Когда было выявлено, где находятся окруженцы из 20-й танковой, разыграли небольшой спектакль.
Нужно торопиться! Пошарив у пояса, не обнаружил ни ремня, ни кобуры. Блин! Меня же из плена освободили, какое оружие? Шведа я уже считал собой, наши личности полностью слились, только заблокировал память с его развлечениями, оставив те воспоминания, что могут пригодиться. Его личность практически исчезла, оставив только воспоминания. Службу в армии оставил почти всю. До этого танки только в инете видел, когда читал про попаданцев, да технику на Площади Победы в Казани, а тут, прокрутив чужую память, узнал, что знаком со всеми «бэтэшками», Т-26, Т-28 и немного трофейным польским 7ТР. Уже неплохо.
Вот ведь никогда бы не подумал, что это произойдет именно со мной! Сколько ни читал про это, а все равно никак не могу поверить в перемещение!..
— Товарищ капитан, ну нельзя же так, вы же контужены! — запричитал боец с санитарной сумкой, перевязывающий до этого раненного в голову сержанта-зенитчика, и сунул мне под нос ватку.
В голове сразу же просветлело, и я, судорожно пытаясь вздохнуть, силился разглядеть сквозь слезы, брызнувшие из глаз, где этот гадский медик, чтоб порвать его как Тузик грелку, но ловко увернувшийся санитар уже подавал мне небольшую тряпочку:
— Вот, вытритесь, товарищ капитан.
Протерев лицо, я попытался унять пожар, полыхающий у меня в носу. Наверное, все волосы там сгорели! Вытирая продолжающие течь слезы, слушал жужжание санитара, что делать контуженым можно, а что нет. Уф, вернув тряпицу бойцу, отправил его осматривать других раненых. Вдалеке слышалась канонада, на которую я раньше как-то не обращал внимания, а потом с востока донесся гул авиационных моторов. Девятка «Юнкерсов» неторопливо шла на километровой высоте. За последним тянулся шлейф дыма, но было незаметно, чтобы он отставал. Проводив «лаптежников» взглядом, один из бойцов — невысокий, с ранней сединой — сказал:
— Вот и нас такие же бомбили, от всего полка едва батальон наберется. — В его голосе слышалась неприкрытая ненависть.
Интересно, который час? Судя по солнцу, около десяти утра. Спросил у сидящих вокруг. У бойцов часов не оказалось.
— Десять часов тридцать семь минут, товарищ капитан, — сообщил круглолицый младший лейтенант-минометчик, баюкая раненую руку.
И тут сработала память Шведа.
— Карпов, мне нужно оружие, НЕМЕДЛЕННО! — От моего тихого крика оба танкиста и сидящие рядом красноармейцы вздрогнули.
«Ого, наследство Шведа проснулось! У меня никогда командного голоса не было».
— Товарищ капитан, товарищ младший лейтенант приказал оружие вам не давать, пока он не разрешит, — сказал Карпов и покосился в сторону. Обернувшись, я увидел курносого пограничника лет девятнадцати с ППД, внимательно за мной наблюдающего.
«М-да, пока не пройду проверки, буду под наблюдением».
Присев и облокотившись о дерево, стал вспоминать, как Шведа освобождали из плена.
Двое из пяти красных командиров были настоящими, для правдоподобности. Где их захватили, мне не известно. Остальные — профессиональные диверсанты из полка «Бранденбург», причем с одним — обер-ефрейтором Клаусом Шнитке — Швед был хорошо знаком. План состоял в том, чтоб на глазах у русской разведки сделать вид, что озверевшие от потерь немецкие солдаты собрались казнить захваченных русских командиров на одном из хуторов. Первыми должны были уничтожить настоящих, после чего русская разведка, увидев эти зверства, по предположениям абверовских стратегов, должна была атаковать и отбить остальных пленных. Немцы же при атаке организованно отступают, оставив планшет с удостоверениями, и, отстреливаясь, уходят с минимальными потерями. Но наши и тут преподнесли неприятный сюрприз. Оказалось, что несколько пограничников сумели скрытно попасть в одну из хозяйственных построек. Причем снайперская группа обер-лейтенанта Гауэрта, обеспечивающая огневое прикрытие, их не засекла, и это сыграло решающую роль в бою. Поэтому, когда одного из пленных, старшего лейтенанта-артиллериста, облили бензином, пограничники неожиданно атаковали. Так что внедрение, можно сказать, прошло успешно, если бы не большие потери среди личного состава солдат СС, обеспечивающих спектакль.
— Голиков, дай винтовку посмотреть, — услышал я справа. Повернув голову, увидел здоровенного бойца со шрамом на подбородке, протирающего немецкую снайперку.
— Мал еще, — ответил шрамолицый молодому танкисту в изорванном комбинезоне.
Не узнать эту винтовку я не мог — наградная обер-лейтенанта Гауэрта. Значит, и эта сволочь от наказания не ушла! Шведу он хвастал, что подстрелил более двадцати пяти советских командиров и даже одного генерала…
Но вернемся к проблемам: кроме меня тут еще два диверсанта; и их надо уничтожить, только как?
— Приготовится к движению, — негромко передавали командиры. Бойцы вставали, оправляли гимнастерки, проверяли оружие, поднимали носилки с ранеными. Тут и там раздавались позвякивания и стоны.
— Тихо, не шуметь, выдвигаемся.