И они прощались так, будто между ними ничего не случилось.
А сын и не догадывался о спектакле, который разыгрывали для него взрослые, — тоже кивнул знакомому летчику и забросил на плечо дорожный мешок.
Егоров проводил их до трапа. Когда Сорокин и Надя сходили на землю, он вспомнил, как беззаботно они поднимались по такому же сине-белому трапу несколько часов назад. Может быть, подумал он, и для них в этом полете прошла вся их жизнь.
Один Алеша был человеком без биографии. Торопясь, он шел впереди матери и отчима и даже не оглянулся на знакомого летчика, который смотрел ему вслед.
Егоров стоял у люка, пока Сорокины не скрылись в толпе на перроне.
Было жарко. Внизу у трапа его ждал Иннокентий и весь экипаж. Вика провожала последних пассажиров.
— Командир! — крикнул Иннокентий. — Есть деловое предложение. По кружке холодного пива. Спикируем?
Кто-то из экипажа засмеялся. Конец рейса для них был там, на земле, у последней ступеньки трапа. Там начинались шуточки, запрещенные в воздухе. И командир был там уже просто товарищем, другом, таким же летчиком-работягой, как и они.
— Ну, Сергей Ильич? — с нетерпеньем спросил Иннокентий. — В такую жару сам бог велел.
И снова кто-то засмеялся: для разрядки рад был сейчас самой незатейливой шутке.
— Мужики, вы идите, я догоню, — ответил Егоров.
— Ладно. Ждем обоих, — Иннокентий подмигнул Вике, которая стояла у трапа. Она засмеялась тоже.
Все шло, как всегда после дальнего рейса, и Егорову давно были знакомы эти традиционные шуточки и намеки.
Он вернулся в салон и достал из кармана помятую сигарету, — ту, что взял у Сорокина. Очень хотелось курить, да он не нашел спичек. В безлюдном салоне было тихо и темновато. На кресле, в котором недавно сидел Алеша, валялся журнал «Польша». Егоров вспомнил, что сын читал «Польшу» в полете. Он сел в Алешино кресло и стал листать журнал, стараясь угадать, что именно читал сын, и хотя бы немного узнать, какой он, что думает и каким видит мир.
Потом отложил журнал и взглянул в иллюминатор. Толпа на перроне уже растаяла, втянулась в огромную коробку аэровокзала. За прозрачными стенами по всем этажам и лестницам двигались люди. И он долго смотрел туда, в пестрый хоровод лиц и одежд, стараясь угадать там знакомую фигуру сына.
Он даже не слышал, как подошла Вика. Наверное, она заметила, что он сидит с незажженной сигаретой.
— Вот спички, пожалуйста, — сказала она.
У нее было прямо чутье на доброе дело. Она вообще обладала редким даром — быть рядом именно в самую трудную минуту. В этом он особенно убедился сегодня. И он был рад, что сейчас рядом с ним именно Вика, с ней легко, просто, она сама все видит и понимает.
— Спасибо, — сказал он и зажег спичку. — За все спасибо. Вы очень помогли мне сегодня. — Жадно затянувшись сигаретой, чуть успокоясь, он признался: — Это мой сын.
После долгой паузы она сказала:
— Я так и думала. Он похож на вас. Но он не знает, что вы — отец?
Теперь и он помолчал, прежде чем ответить:
— Почему вы так думаете?
- На отца так не смотрят. Особенно, если давно не виделись.
— Как?
— Ну... как на чужого. Это заметно. Вот для вас он близкий человек. Это тоже заметно.
Егоров курил, молчал. Сигарета догорала. Слышно было, как из багажного люка со стуком выгружают чемоданы. Потом Вика тихо спросила:
— Я могу что-нибудь для вас сделать?
— Спасибо. — Он коснулся ее руки. — Но мне никто не поможет. Я сам виноват. Вот так. — Он сунул окурок в пепельницу и встал. — Ну, идем. Ребята нас ждут.
Узким коридорчиком они прошли к двери. Около трапа уже никого не было, ушли и Викины подружки, бортпроводницы.
— Ушли и оставили нас вдвоем, — улыбнулась она.
— Ребята шутят, — сказал он, хотя не был уверен, что это только шутка. Да и Вика, кажется, не очень верила этому.
Они спустились по трапу. От бетонных плит тянуло теплом. На земле было жарко и душно. С прохладным плеском мимо прошумела поливочная машина. Они пошли ей вслед, обходя лужицы на бетоне. В лужах сияли огни аэровокзала с его многоцветьем реклам, киосков, указателей, журнальных витрин, буфетных стоек из никеля и эмали. У прозрачных стен темными силуэтами стояли и бродили люди.
Но сколько ни всматривался Егоров, нигде он не видел своего сына.
И опять Вика угадала его мысли.
— Вот не подумала бы, что у вас такой взрослый сын.
— Ну, я и сам не юноша. Особенно рядом с вами, Вика.
— Ну, я тоже не девочка, — чуть грустно, ему в тон сказала она.
Верно, устала после дальнего рейса — устала ходить в небе на тоненьких каблучках и улыбаться под сотней прилипчивых глаз. И шла просто так, для себя, без улыбки, как все девушки на земле идут с работы домой.