- Не распускайте язык, товарищ солдат! Мы вам не мальчишки.
- А кто ж вы, девчонки, что ли?
- Довольно! - Я едва не расхохоталась, вспомнив, как меня принимал на командирские курсы капитан Вунчиков: "А кто ж ты - парень, что ли?" Ну и Соловей Разбойник.
Между тем он, разобиженно посапывая, шмякнул на стол мои полусырые галифе и таким же образом подал гимнастерку. Гости, как по команде, отвернули носы.
Одевшись и натуго затянув поясной ремень, я почти злорадно подумала: "Ну, голубчики, вы у меня сейчас!.."
- Встать! Смирно! - Парнишки, застигнутые командой врасплох, вскочили как встрепанные. - Как стоите перед своим командиром?! Вот так-то. Вольно.
У бедных младших лейтенантов вытянулись лица. Тот, который посмелее, растерянно воскликнул:
- Как же так? Нам товарищ комбат сказал...
- Я знаю, что вам сказал комбат Бессараб. Он вам пообещал, что вы будете воевать под командой потомка Суворова, что ваш командир - парень что надо. Мне он, когда принимал, еще и не то сказал. От рождения юморист. Но командиров себе не выбирают. - Я развела руками. И закруглилась: - Соловей, проведи офицеров к старшине. Пусть устроит и накормит. Утром разберемся.
Помню, возвратившийся Соловей сиял во все скулы:
- Ка-ак вы их!..
- Ладно. Помалкивай. И в другой раз никогда не лезь не в свое дело.
Соловью еще не приходилось слышать мой командирский голос. Не повышаю я его. Метод окрика - не командирский стиль. Но уж когда надо, то надо. Сама выработала. Бывало, на курсах мои товарищи в выходной кино смотрят, а я в колхозной риге тренируюсь - сама себе команды ору, да так, что мыши с полатей сыплются. Раз даже охрипла. Зато по подаче команд пятерку получила даже на выпуске.
... - О, явились наконец! - с неудовольствием констатировал старшина-службист и в укор каждому взводному по очереди показал свои "часики".
Кузнецов оправдался за всех:
- Галифе гладили. Утюг-то на весь полк один. Когда потом допросишься...
- Я ж так и знал! - коротко хохотнул писарь.
- Ладно. Будем считать, что на сей раз причина уважительная. Ближе к делу. - Я разложила на столе свои бумажки-заметки. И начала с того, что спросила, есть ли у командиров взводов невыясненные вопросы. Опять за всех ответил тот же Кузнецов:
- Все ясно.
Мне не понравился такой неоправданный оптимизм. Я так и сказала:
- Это плохо, когда человеку все ясно. Не может быть все до конца ясно командиру в его первом предстоящем бою.
Поглядела на всех по очереди: как три брата. До того похожи друг на друга. Но это только внешне. А на самом деле они все разные, хотя и очень дружны между собой.
Кузнецов самый старший - двадцать стукнуло. Хороший парень. Требовательный, толковый, хозяйственный. Во всем любит порядок. А вот серьезности командирской, настоящей пока нет. Видишь, все ему ясно. Сомочкину и Серикову - по девятнадцати. Сомочкин застенчивый - чуть что, так и вспыхнет, как девица красная. Лаской солдата берет - не приказывает, просит. Пока вроде бы слушаются. Но ведь солдаты хитрые, как дети, вызнают командирскую слабинку и... сядут на голову. Держу его в ежовых рукавицах характер воспитываю. Впрочем, он тоже славный парнишка: не обижается и уж никогда не огрызнется.
А вот Сериков - шкатулочка с секретом. За месяц немало нам со старшиной крови испортил. Все норовит повернуть по-своему. Самолюб этакий. Кричит, хорохорится, ершится. Солдата в два раза старше себя по команде "смирно" ставит. А толку-то? Это про него Василий Иванович сказал: "Ишь ты, перец!"
- Так как же? Все ясно? - повторила я свой вопрос для всех.
После довольно продолжительного молчания поднялся Сомочкин. Уставился на меня ясными глазами, недоуменно плечами пожал:
- Я лично не понимаю: что вы имеете в виду?
- Все. Абсолютно все. - Я легонько стукнула ладонью по столу. - Ну, раз не понимаете, давайте начнем с вас. Итак, внимание. Где ваша каска, товарищ младший лейтенант?
- Моя? - Сомочкин оглянулся на товарищей, как бы ища поддержки. А они же тоже без касок! И никто на него не поднял глаз. - Она очень неудобна для ношения, - пробормотал смущенный офицер. - И потом... это самое... некрасиво - на самый нос сползает. А пользы от нее... ведь не бронированная. Верно же?
- Нет, не верно, - отрезала я. - Соловей, вот ты бывалый фронтовик. Скажи: какого ты мнения о солдатской каске?
- Самого лучшего! - не задумываясь, выпалил связной, вскочив на ноги. И тут же пояснил без наводящих вопросов: - Потому как на собственной шкуре, вернее, на башке испытал. - Он проворно снял каску и сдернул шапку-ушанку. - Вон, глядите-ка. - Наклонив стриженую голову, показал серповидный рубец над левым ухом. - Мне так и хирург в санбате сказал: кабы не каска - хана.
- Да что ж она, от всех ранений спасает? - усомнился Сомочкин.
- Почему от всех? - парировал Соловей. - Конечно, если пуля в упор, не спасет. А если касательное? Или осколочное? Защита. Да и спокойней как-то, когда она на голове. К тому ж напиться из нее можно, а при нужде и кашу в нее получить или даже похлебку сварить.
- Ладно, Соловей, садись. Молодец. Ясно? А где ваш щит, товарищ командир?
- Какой щит? - удивился Сомочкин.
- Вот он, товарищи офицеры. - Соловей выхватил из чехла малую саперную лопатку. - Бьет тебя по бедру. Вроде бы и докука. А в бой пошел в самый раз. Из чехла - и за ремень. Видите, как брюшину предохраняет? А ранение в живот - не сахар. Да и окапываться в бою надо. Чем? Не ногтями же?
Вопросов было еще много: боевой расчет, место командира в бою, сигналы и связь, боепитание, забота о раненых. Бедный Сомочкин вспотел, но далеко не на все ответил удовлетворительно. Мои взводные сразу притихли. Последний вопрос задал писарь.
- А где ваш медальон? - спросил он. Юный офицер побледнел и опять растерянно поглядел на товарищей.
- Иван Иванович! - укорила я.
А когда командиры взводов ушли, спросила его самого:
- А где ваш смертный медальон?
Иван Иванович явно сконфузился и вильнул очками в сторону. Для блезира покопался в карманах:
- Куда ж это я его сунул?.. - И в отместку мне: - А ваш, товарищ старший лейтенант?
- Ох уж эти мне обычаи! - захохотал старшина. - Суеверие одно.
- Василий Иванович, а у вас есть? - не без лукавства поглядела я на своего старшину. И мы все трое захохотали.
Медальон - патрон с запиской, устанавливающей личность, боец переднего края обязан всегда иметь при себе в специальном кармашке галифе или ватных брюк. Но на фронте бытовало поверье, что имеющие при себе этот амулет погибают якобы в первую очередь. И никто из фронтовиков их не носит. Получив, выбрасывают, и с ритуалом; непременно за бруствер, да еще и с приговором: "Черное - в зубы, соль - в глаза! Сгинь - пропади!" Наивно и смешно, но факт. Обычаи, и полезные и никчемушные, на войне живучи, а новички подражают ветеранам буквально во всем, как дядькам-наставникам.
В эту ночь мы со старшиной не сомкнули глаз. Вместе пересмотрели состав боевых расчетов, прикинули потребность в патронах, все примерили, как на генеральной репетиции. Потом вели деловой разговор с командирами стрелковых рот. В особенности я просила старшего лейтенанта Пухова опекать моего Серикова. Помочь ему при случае. Ротный вдруг ни с того ни с сего полез в бутылку:
- Мне и своих забот предостаточно! Хорошенькое дело, она раздаст пулеметы повзводно - и руки в брюки. А мы за них отвечай.
Я обиделась. Заступился его коллега - старший лейтенант Самоваров. Укорил Пухова:
- Она же не бог-дух. Не может быть при всех пулеметах сразу. А пулеметы-то ведь для нас! Что мы без них?
- Ладно, это я ведь просто так, к слову, - смягчился Пухов.
А у меня так и остался на душе неприятный осадок.