Но если не внешние черточки, не заповедная нетронутость шеи и не лихие замашки определяют искомое «шагание в ногу», то что? И есть ли она вообще, настоящая современность, миф это или реальность?
Каждое время имеет свои, только ему присущие проблемы, и наш отрезок на первый взгляд ничем в этом смысле не отличается. Но для нас, для ныне живущих, это отличие носит решающий характер: прошлое мы можем изучать, будущее — предвидеть, и лишь настоящее нам дано изменять. Кратко говоря, современник — это участник. Но, конечно, участие может быть разным: один, к примеру, создает для окружающих проблемы, другой решает их.
В научно-исследовательской лаборатории одного из свердловских институтов мне довелось разбирать трудовой конфликт. Уволили молодого оператора, а он пожаловался в редакцию и в суд.
Ну, он был не такой уж безнадежно молодой, от роду ему стукнуло двадцать шесть. На суде он смиренно утверждал, что исправится, что только начинает жить, а судья, пожилая женщина, вспомнив Лермонтова, заметила, что с таким серьезным делом, как жизнь, можно бы и немного поторопиться... Впрочем, забегая вперед, скажу, что оператора все же восстановили на работе, по молодости и по отсутствию выговоров в трудовой книжке.
А уволили его не за «линию поведения», а за эпизод. Литератору положено быть гуманным и уж ни в коем случае не одобрять допущенных администрацией нарушений трудового законодательства. Но положа руку на сердце признаюсь: я бы его тоже уволил.
...Три электронно-вычислительные машины потрескивали уже двое суток подряд. Шла срочнейшая работа, рассчитывался новый и смелый вариант технического решения.
Уволенный впоследствии оператор, этот двадцатишестилетний не-Лермонтов, явился на работу с опозданием. Он вообще любил опаздывать, ибо придерживался старомодной точки зрения, что работа не волк... Впрочем, во всем остальном он был до предела современным: молод, длинноволос, остроумен, холост и работал на электронно-вычислительной машине. Куда уж современнее!..
Он уселся за пульт, и его «Проминь» защелкал в общем ритме. А часа через два раздался вопль ужаса. Руководитель работ стоял рядом с не-Лермонтовым, прижав ладонь к области сердца и закрыв глаза.
— Что с вами, шеф? — вежливо поинтересовался неМихаил Юрьевич.
— Что вы решаете? Это — что?!
— Да так, одна каверзная задачка. Как ни считаю — ничего не получается. Прямо какое-то наваждение.
Каверзная задачка была не из учебника для девятого класса вечерней школы. Не обсчет конструкции пусть теоретически нереального, но все же манящего изобретательный мозг вечного двигателя. Это было деление цифры 362 на три. Ну, трех рублей шестидесяти двух копеек. Пол-литра. На троих.
А получалась согласно электронному «Проминю» какая-то чертовщина. Получалось 120,6(6). То есть шесть в периоде. То есть бесконечное деление. Получалось, что если пунктуально равно складывать «в шапку», то на троих выпить теоретически невозможно. Между тем не-Лермонтов почти ежедневно убеждался в практической осуществимости данной задачи.
Разрыв между теорией и практикой возмутил оператора. Забыв обо всем, он два часа гонял несчастную электронику, вычисляя максимально справедливые варианты подворотного пьянства. Он творил, он занимался любимым делом на суперсовременном уровне.
— Вон! — грозно прошептал руководитель...
Ситуация, как видите, сугубо современная, но у меня не повернется язык назвать того, кто использует электронику для бесконфликтности пьянства в подворотне, личностью наших дней. По сути, он не более современен, чем ленивый погонщик ослов времен Троянской войны. Хотя погонщик ослов облачался в хламиду, а оператор ЭВМ щеголяет в джинсах, разница между ними слишком несущественна, чтобы на ней останавливаться. И я не удивлюсь, если историки докажут, что уже в гомеровские времена пьянство и стремление на чужом горбу в рай въехать квалифицировались как родимые пятна минувшего.
Да, не много есть человеческих стремлений более древних, чем стремление быть современным. Менялись эпохи и бороды, средства производства и покрой брюк, экономические формации и стиль взаимоотношений между близкими родственниками. Обычные одеяния становились маскарадными, а необычные остроты — банальными. Но неизменной оставалась формула настоящей современности — быть выше современных заблуждений, быть на уровне, как справедливо отмечается в газетах, современных задач, ибо заповедная шея — слишком преходящий фактор, если этот фактор намылить.
«Я - ОДИН ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ!»
Ровно в семь утра раздался телефонный звонок. Евгений Васильевич сунул ноги в шлепанцы и, позевывая, снял трубку. Авторитетный мужской голос спросил:
— Скажите прямо: вы беретесь освоить миллион рублей за месяц?
— Как это — освоить? — ошеломленно спросил Евгений Васильевич.
— Как обычно. Чтобы не осталось ни копейки.
— А вы куда, извиняюсь, звоните?
— Один шестьдесят девять. А это разве не?..
— Да, это как раз один шестьдесят девять.
— Значит, мы вам выделяем миллион!
Итак, ошибки не было — звонили именно ему. Миллион!.. Возможно, для какого-нибудь там нью-йоркского финансового магната истратить миллион — плевое дело. Но Евгений Васильевич Бызин жил в небольшом город? ке Выкса Горьковской области, в запросах был скромен, и неожиданное предложение сразу показалось ему практически неосуществимым. Ну, машина... Ну, шуба для жены... Ну, цветной телевизор, пыжиковая шапка, спиннинг с безынерционной катушкой... Куда же девать остальное? Может, приберечь до следующего отпуска?
— Видите ли, — пробормотал Евгений Васильевич, — я бы хотел оставить немного до июля. Ну, рублей хоть сто пятьдесят...
— Сто пятьдесят?! Мы тебе в июле подкинем еще полтора миллиона. Ну, берешься?
— Берусь.
— Молодец! — загремела трубка. — Значит, договорились: миллион твой! Но смотри, чтобы без обмана. Освоишь миллион — получишь премию, нет — строгача с занесением!
Не успел Евгений Васильевич осмыслить неожиданную перспективу, как телефон снова заверещал:
— Раствора сегодня не ждите!
— А я и не жду.
— Странно!.. Это кто — один шестьдесят девять?
— Один шестьдесят девять.
И Бызин повесил трубку.
Третий телефонный звонок (приятный женский голос!) выделил Евгению Васильевичу две бесплатные путевки в санаторий, четвертый умолял поприсутствовать на торжественном собрании, в президиуме... Это была какая-то праздничная, искрометная фантастика.
Но пятый звонок, на сей раз не телефонный, а дверной, рассеял иллюзии. Вошел мощный мужчина в измазанных известкой сапогах и с порога заявил:
— Вы еще ответите за свое вредительство! Почему отказались от трех тонн раствора?
— Мне позвонили и спросили...
— Нет, это мне позвонили!
— Нет, мне! По моему телефону номер один шестьдесят девять!
— Так это же я — один шестьдесят девять!
— Нет, я! И миллион мой!
— Какой миллион?
— Который я пообещал истратить за месяц. Или, как мне говорили, освоить.
— Миллион? — воскликнул мужчина, в отчаянии закрывая лицо ладонями. — Вы пообещали, что мы освоим целый миллион? Это конец!
Но это было лишь началом. Когда изумленный и разочарованный Евгений Васильевич обратился к начальнику Выксунского эксплуатационно-технического узла связи, тот спокойно разъяснил, что вся вверенная ему аппаратура работает нормально. Просто с сегодняшнего дня одним и тем же номером будут одновременно пользоваться и Евгений Васильевич, и строительная организация, о существовании которой он никогда не подозревал и к деятельности каковой никакого отношения не имел.
— Позвольте, но ведь это значит, что всякий раз, когда позвонят строителям, у меня в квартире затрезвонит телефон.
— Правильно. Но если звонки вам мешают, можете аппарат отключить.
— Как же мне позвонят?
— Если вам должны позвонить, включите.
— Но как догадаться, когда мне хотят позвонить?