— Гм, — сказала продавщица. — Чего же это вы пришли в два часа?
— А вот здесь написано: явиться в четырнадцать ноль-ноль.
— Мало ли чего написано. У меня до трех перерыв.
Перерыв так перерыв. Дождя, кстати, не было, светило солнце, родственники, согреваемые его лучами и мыслью о предстоящей церемонии, спокойно потоптались часок перед закрытыми дверьми. А ровно в три продавщица сказала:
— Знаете, у нас такой порядок — без заведующего заказные торты не выдавать. Он должен сам удостовериться в высоком качестве, чтобы заказчик был доволен.
— Прекрасно, — обрадовались родственники. — Пусть поскорее удостоверится, а то через полчаса молодые приезжают из загса.
— Ваши молодые могут приезжать, когда им вздумается, — заметила продавщица. — Но заведующий болен, так что приходите завтра или лучше послезавтра.
— Да, но у нас свадьба!
— А это уж меня не касается. Хотите, отмените свою свадьбу, а хотите, гуляйте так, без сладкого.
Тут бы пасть родственникам на колени, умолить. А они не сориентировались. И мамаша невесты совершила непоправимую ошибку. Она заплакала. Крупные слезы покатились по морщинистым щекам и гулко застучали по буфетной стойке. И до того все это расстроило продавщицу, что она закрыла кассу и ушла.
— Мне, — говорит, — не за то деньги платят, чтобы я на ваши слезы смотрела.
И тут какой-то решительный дядюшка по жениховской линии не выдержал. Закричал, зашумел, потребовал чуткости обслуживания и жалобную книгу.
Слезы мамаши — это был недолет. А вопли дядюшки — перелет. В конце концов он добился того, что торты выдали. Ну и что? Зато продавщица заявила, что на заказные кондизделия тара не фондируется. Другими словами, несите свои торты в ладонях, давите нежный бисквит выходными пиджаками, купайте свадебные галстуки в кремовых розочках.
Нет, клиент должен знать свое место. Плетью обуха не перешибешь. И чем раньше обслуживаемые поймут всемогущество обслуживающего — тем лучше для них.
Учитесь обслуживаться, граждане.
ТРОПКА К ЛИЦУ
Взяточник у нас идет на убыль. Не то чтобы его совсем уж нет — до этого, понятно, еще не дошло. Но в некоторых административно-территориальных пределах ряды мздоимцев настолько поредели, что иные граждане даже ощущают беспокойство и тревожатся, как бы в части искоренения не перегнули палку.
А иные из-за этого в целом положительного факта даже страдают.
Вот, например, Раиса Ивановна Петрова, которая как раз и пала жертвой. Она заведовала магазином № 6 Воронежского горкоопторга и взяток никак не брала. Она, конечно, поворовывала немножко, но не с целью какого-нибудь зверского обогащения, а, можно сказать, для души, потому что супруг у нее был пьющий.
Так что жилось ей и без взяток удовлетворительно, холодильник на зиму не отключался.
Только как-то приходит к ней на службу хорошая знакомая Александра, повариха из ресторана «Воронеж».
— Чувствую, — говорит повариха, — у меня с мировоззрением что-то неладное происходит. Совсем веру в человечность потеряла.
И в таком отчаянии опустилась на какой-то мешок, что даже белая пыль от нее пошла и что-то хрустнуло.
Прояви тут Раиса Ивановна заскорузлую черствость — кто знает, чем бы все окончилось. Но не проявила! Наоборот, отодвинула от себя мятые накладные, улыбнулась ласково и участливо промолвила:
— Встань, Александра, с макарон и расскажи, в чем дело. А то дамочка ты комплектная, и макароны под тобою моментально потеряют товарный вид...
Отчаяние Александры было вполне объяснимо. Полгода жизни потратила она, чтобы найти в Воронежском горисполкоме лицо. На лапу этому лицу хотелось поварихе положить две тысячи двести мудрено добытых рублей. Но сколько ни старалась, с какой стороны ни заходила — ничего не вышло.
— Квартиру? — догадалась Раиса Ивановна.
— Ее!..
— Двухкомнатную?
— Именно.
— С совмещенным санузлом?
— С раздельным, — зардевшись, поправила Александра.
— И не дают?
— Не то чтобы не дают — даже не берут! Такое распроклятое положение: деньги есть, а дать некому. Хоть объявление вешай, хоть сама вешайся! Я полагаю, потому не откликаются, что человек я мелкий, начальству подозрительный. Вы же как-никак заведующая, через вас возьмут.
И вот исключительно ввиду такой безвыходности страдающей поварихи, движимая чувством товарищеской взаимопомощи, по чистой простоте душевной и административной наивности, без единой корыстной мыслишки согласилась Раиса Ивановна посодействовать и деньги полной суммой от Александры приняла.
— Матушка наша заступница! — исступленно возблагодарила повариха и, ублаженная, побежала в ресторан шкварить порционные шницеля.
А Раиса Ивановна осталась с деньгами наедине. И стала думать.
Нельзя сказать, что совсем уж не было у нее знакомых, которые согласились бы те тысячи принять. И взяли бы, и услуги какие-нибудь оказали. По продовольствию или по промтоварной линии. Но такого, кто, получив, квартирой бы отблагодарил, — такого лица на примете не было.
И решила Раиса Ивановна, что незачем горячку пороть, а надо просто выждать, пока сам собою подвернется нужный человек и тогда уж дать на лапу в рабочем порядке.
А деньги пусть полежат. Не усушатся.
Так пробежало несколько недель, лишенных скольнибудь примечательных событий. Разве только стоит упомянуть, что почти каждый день прибегала повариха — поблагодарить.
Да, и еще однажды вечерком Раиса Ивановна подумала так:
«Если я и выявлю лицо, то давать ему две тысячи двести рублей просто глупо. Потому что двести — это вроде как от круглой суммы хвостик, который выглядит несолидно».
И, несолидности избегая, тут же хвостик переложила в свой карман.
А потом, по какому-то теперь уже забытому поводу, взяла еще двести. Конечно, она так в уме планировала, что потом, когда лицо подвернется, она две сотни вернет. Однако возвращать со временем расхотелось, и Раиса Ивановна взяла еще триста. Потому что полторы тысячи хоть и не две, но также звучит округленно.
Тем временем Александра оказалась не в силах утаить свое счастье. Она (по большому, понятно, секрету) рассказала нескольким надежным подругам, что совсем недолго осталось ей до квартиры с раздельным санузлом, потому что завмаг Петрова имеет такой надежный ход наверх, что даже деньги согласилась принять.
Подруги — тоже, конечно, по секрету — своим подругам. Те — своим. Короче: вскоре к Раисе Ивановне явились две труженицы коммунально-бытовой службы и еще один труженик-скорняк. И выложили на стол деньги с письменным примечанием, кому какая и в каком районе квартира надобна.
— Ни-ни! — наотрез отказалась Раиса Ивановна. — Это уже свинство! Сделай одному одолжение — все норовят на шею сесть.
Но тут труженицы принялись рыдать, а скорняк со словами «А как же мужское равноправие, равноправие мужское как!» — ручку лобзать, причем наколол ее усами пребольно. И отчасти по доброте, а отчасти — руку вызволяя, снизошла Раиса Ивановна и деньги общей суммой три тысячи сто пятьдесят рублей приняла.
— Только не всем сразу, — честно предупредила Раиса Ивановна. — Квартиры буду предоставлять в порядке живой очереди.
И загулял по городу слух — липкий, неотвязный. Говорили, что в Воронежском исполкоме берут совершенно уж в открытую, причем суммы назывались с жутким загибом в сторону невообразимости. Орошаемые буйными цифрами, привольно и безответственно прорастало мнение, что не мелкие канцеляристы тут замешаны, а облеченные, президиумные, с колокольчиком. Словом, отцы!..
Хоть ни одной квартиры не обеспечила еще Раиса Ивановна, но сам собою образовался у нее банк. Восемнадцать граждан несли к ней тучные свои накопления! За десять тысяч перевалило! Уж и заимствовала она из кучи, и просто брала не считая — и на ремонт, и на гарнитур после ремонта, на отдых южнобережный. Супруг же что ни день заливался марочным до полнейшей неодушевленности, — а клиент все ждал не ропща.