Скоро уже Красноводск.
Подождите, я сейчас, - попросил Павлов и вышел.
Через минуту он вернулся с гитарой в руках.
284
- Извините. Товарищ лейтенант, я, пока мы ходили,
песню в память о Танабае сочинил.
- Ну, давай.
Солдаты присели на кровати. Павлов немного
побренчал, настраивая гитару, а потом начал:
Танабай, Танабай
Нас покинул… Гуд бай.
Ты летишь где-то там…
Что оставил ты нам?
Эту Землю во мгле?
Эту грусть на Земле?
Танабай, Танабай,
Ты прости нас.
Гуд бай!
- Да ты поэт, Павлов! – восхитился Володя. – Только
зачем американское “Гуд бай”?
- В рифму получилось, товарищ лейтенант.
- А, тогда понятно…
Солдаты и сержант ушли в свою каюту, а Володя
остался один. Он лег на кровать, опять не
раздеваясь, и лежал с закрытыми глазами, пытаясь
уснуть, но сон не приходил. Напряжение этих дней
сказалось на нервах.
“Надо было Димедрол захватить”, - подумал он.
Тело чесалось, поскольку уже несколько дней они не
мылись.
“Ну, ничего – завтра кончится свистопляска... Однако
я потерял двух человек…”.
285
Не добавляли подобные мысли покоя. Посмотрел на
командирские часы: 4 часа.
“Когда же утро наступит? А что в последующие дни
ждет? Попрошу в части сержанта Меладзе нагреть
воду для бани. Хотя в этой проклятой бане я
подхватил грибок”.
Вспомнил, как в первый же день после приезда по
совету Ткача направился в баню, где никого не было,
а вода из кранов лилась горячая. С удовольствием
помылся, обливаясь из шайки, но в последующие
дни выяснилось, что подхватил грибок. Лечил его вот
уже целый год, а он не проходит – только
перекидывается с одного пальца на другой. Мазь,
которую выдали в медчасти, не помогает. В общем,
гадость одна.
“Надо подумать о чем-нибудь или о ком-нибудь
хорошем”.
Подумал
о
Надюшечке
и
нервы
начали
расслабляться.
“Она все время ждет меня, в отличии от... Но
перевод в Москву неизбежен. Здесь я не останусь ни
за что”.
Под эту мысль он и заснул. Спал крепко, и только
настойчивый
стук
в
дверь
разбудил
его.
Он встал и открыл дверь ключом. У порога стоял
Павлов.
- А, это ты, наш поэт, что опять случилось?
- Красноводск уже, товарищ лейтенант. И не
называйте меня, поэтом, пожалуйста, а то в
батальоне прозовут меня Пушкиным...
- А что, плохая кликуха что ли?
286
- Прошу вас.
- Хорошо, хорошо, пошли, посмотрим, где там наш
долгожданный Красноводск.
Утро оказалось прекрасным: на небе ни тучки, жара
еще не началась, дул прохладный ветер, который,
по-видимому, отогнал клубы дыма, нависающие
обычно над нефтеперерабатывающим заводом и
фабриками. Володя вздохнул всей грудью и
потянулся.
“Может быть, обойдется...”, - подумал он. – “Хотя как
оно обойдется, если два человека погибли – их не
вернешь...”
Настроение сразу резко ухудшилось.
Паром издал громкий гудок, на который послышался
ответ со стороны залива. Вскоре судно гордо
проследовало в залив, повернуло налево и пристало
кормой к пирсу. Побежали матросы, чтобы закинуть
швартовые концы. Вернулись, громко разговаривая
между
собой.
Через
некоторое
время
по
громкоговорителю послышалась ругань, и матросы
снова побежали к корме.
- Наверно, не туда пристали, - предположил Павлов.
И действительно, заработали винты, и паром
направился в другую сторону залива, где снова
пришвартовался, но уже к месту с уложенными
железнодорожными рельсами и кранами, готовыми
принять грузы.
Народ вышел из кают с ручной кладью и устремился,
кто к трапу, а кто и к своим автомобилям, стоящим в
носовой части. Загудел аппарат, передвигающий
рельсы, открылся жалюзи заднего борта и вскоре
287
показался тепловоз-тягач. Он скрылся в трюме
парома, а потом, издав гудок, появился вместе с
прицепленным к нему составом.
Бойцы со своим командиром спустились по трапу
и направились к диспетчеру, будка которого стояла